Те же и Скунс

«Кто же, чёрт побери, кто же их навел? — машинально посасывая валидол, пытался сообразить Виленкин. — Домработница Клава? Откуда ей знать про дукат?.. Племянник? Тем более…»

Гость из бездны

Про себя Валерий Александрович был почти уверен, что с рудаковским домашним компьютером приключилась откровенная чушь вроде той, что была на заводе. Ему не единожды случалось выправлять подобные ситуации, что называется, на глазах у изумлённого зрителя. Щелчок-другой мышью — и затор, для «чайника» непроходимый, рассасывался бесследно.

Однако на сей раз чутьё Жукову изменило. Детки успели-таки натворить дел, и работа над их ошибками затянулась надолго. Когда всё более-менее пришло в божеский вид, Валерий Александрович поднял голову от дисплея и с ужасом убедился, что имеет все шансы опоздать на последний поезд метро. Шансы были тем более реальны, что жил Рудаков за кудыкиной горой — напротив бывшей Мечниковской больницы. Когда ещё приедет автобус, а за троллейбусом, если он появится раньше, бежать за угол через перекрёсток. Однако судьба всё же сжалилась над Валерием Александровичем. Сердобольный частник, вынырнувший откуда-то на неказистом «Фольксвагене», подвёз его до «финбана» и даже отказался от мзды. Так что около часу ночи Жуков уже шёл по своему двору, направляясь к родному подъезду.

После несчастья с Кирой Нина взяла с мужа нерушимое слово: в поздние часы всегда обходить дом с короткой стороны, через улицу Фрунзе. Так, по её мнению, меньше была вероятность напороться на подонков и хулиганов. Валерий Александрович был не чужд мужского самомнения и вдобавок считал, что от всех кирпичей, могущих упасть на голову, не убережёшься. Их двор был далеко не единственным местом в природе, где водились разные личности: что ж теперь, вообще из дому не выходить?.. Всё правильно, но данное слово Жуков держал.

Ему, таким образом, оставалось пройти до знакомой двери несчастных сорок шагов; он успел всерьёз почувствовать себя дома и даже переключиться на какие-то вполне домашние мысли…

И ровно в этот момент увидел мужчину, шедшего наперерез.

Тот был откровенно невысокий — сантиметров на пятнадцать меньше долговязого Жукова, — но у Валерия Александровича необъяснимо похолодело внутри. Есть такое народное выражение: почувствовать животом. Он и почувствовал. Вернее, он железным образом уже откуда-то ЗНАЛ, что этот человек не случайный прохожий, готовый разминуться с ним и исчезнуть в светлой летней ночи, — этот человек пришёл сюда конкретно ради него. Позже Валерий Александрович тщетно пытался осмыслить, чем же его до такой степени напугал седой невзрачный мужик. Путных объяснений в голову не приходило, но чувство унизительной беззащитности засело в памяти крепко. Ибо что-то свидетельствовало: перед ним был выходец из Зазеркалья, из параллельного мира, с которым личный мир Жукова, по счастью, очень редко соприкасался.

— Вам что надо?.. — с отвращением услышал он собственный голос, звучавший на октаву выше положенного. — Дайте пройти!..

Некоторое время седой молча созерцал его исподлобья. Потом вдруг спросил:

— Ты — Жуков? Валерий Александрович?..

— Ну я! — с жалкой дерзостью ответил доктор наук. Инопланетянин стоял перед ним, глубоко засунув руки в карманы, и в его мире почему-то не имели значения все те качества и таланты, за которые Жуков привык себя уважать.

— У тебя в семье живет девочка, — деревянным голосом выговорил седой. — Станислава. Дочь Киры Лопухиной.

— Ну допустим… живет… — ответил Валерии Александрович, силясь что-то сообразить.

— Я её отец, — безо всяких предисловий заявил незнакомец.

Лицо у него было невыразительное и какое-то такое, что Жуков потом не смог толком вызвать его в памяти. А глаза — блёклые и бесцветные, точно зола. Они сверлили Жукова в упор, не мигая. Жутковатые, в общем, были глаза. Но в них на миг промелькнуло нечто, отчего Валерию Александровичу сразу расхотелось посылать собеседника к чёрту. Он привык мыслить логически и попытался как-то сформулировать мимолётное впечатление (боль? отчаяние? надежда?.. нечто более сложное и значительное?..), но сформулировать не удалось. Зато вспомнились ландыши на Кириной могиле. И он просто спросил:

— Вы… Костя?

Житель иного мира покачал головой:

— Не Костя. Алексей.

У Жукова один шок наслаивался на другой, он смог только бестолково пробормотать:

— Вот это, прямо скажем, сюрприз.

Страх постепенно улетучивался, оставалось лишь беспочвенное по большому счёту убеждение, что Костя-Алексей (или кто он вообще есть), то ли воскресший, то ли вовсе не умиравший, говорит ему правду. Стало быть, есть факт. И размышлять следует не о том, как бы этот факт отменить. Он всё равно никуда не денется. Лучше подумай, что с ним делать и как всё теперь будет…

Пока у Валерия Александровича проносились в голове возможные варианты дальнейших действий «гостя из бездны» — картины, уж что говорить, одна мрачнее другой, — Костя-Алексей вытащил руки из карманов и сказал ему: