— Чего вылупился? — несчастным голосом спросила я. Больно же! — Я тебе не слабая девочка-закуска и не горячо любимая невеста, чтобы ты меня жрал. Еще раз так мне клыки покажешь — и я их тебе удалю вместе с челюстью, понял?!
Повисла полная, полнейшая тишина. Мне даже показалось, что время остановилось. А затем… Монстр задрал голову к потолку и закричал. Хотя этот звук нельзя было назвать криком. Может помесь рыка дракона и песни кита. Что-то такое, что частью частот скрывалось даже от меня, что странно, с моим-то слухом.
От этих звуков коленки подогнусь сами. Я сползла на пол и сжалась.
Когда открыла глаза, в комнате не было окон. Их просто вырвало вместе рамами и частью стен. Не было и метра целого пространства, все что могло быть разрушено — развалилось, стены пошли крупными трещинами. Мрамор превратился в крошево. Потолок пошел мелкой сеткой. Ну и главное: в комнате не было никого кроме нас двоих, а две двери наглухо завалены тем, что еще час назад было мебелью.
Создание опустило голову. И я увидела, как чернота буквально впиталась внутрь тела. Вены сначала посветлели, а потом и вовсе пропали под светло-бежевой кожей. Когти стали человеческими прозрачными ногтями. Единственное что не поменялось, так это спутанные длинные русые волосы.
Мужчина оказался таким же высоким. Ну, может на пару сантиметров ниже своего монстроподобного аналога. И очень, просто до пугающего худым. Мне хотелось бы, чтобы вы меня правильно поняли. Мужчина, который стоял рядом не был стройным, не был худощавым. Он был худ, до той стадии, при которой не живут, кости обтянутые вполне здоровой нормальной кожей буквально царапали камзол. Никогда таких худых не видела. Нечто подобное можно встретить только в хрониках про годы Великой Отечественной.
Лицо, вот на нем, стоило бы остановиться подробнее. Лоб высокий, но без мимических поперечных складочек, как будто человек никогда не удивляется, не приподнимает брови. Глаза светло-серые, но с темными крапинками. Миндалевидные, но нижние веки, чуть приподняты. «Улыбаться глазами» — теперь знаю, что это значит. Ресницы черные, длинные. Нос прямой, но с большими подрагивающими, при каждом вдохе и выдохе, ноздрями. Широкие скулы, правильный мужской подбородок. Гладкая кожа, без намека на щетину. Губы большие, без четкого контура, от чего кажутся еще больше. Над верхней губой небольшая припухлость, словно человек постоянно кривится от отвращения, и это уже стало такой привычкой, что даже мышцы лица замерли с легкой гримаской омерзения. Все это в сочетании со смеющимися глазами почему-то притягивало. Такое лицо просто нельзя забыть. Оно врезалось в память именно своей необычностью.
Несколько секунд мужчина смотрел на меня самыми удивленными глазами, которые я в жизни встречала. Потом прикрыл рот ладонью, ссутулился и выдал:
— Фы мня уфарила! — в полном шоке, прокартавил он.
— А нечего мне зубки показывать! — всхлипнула я. — Я руку из-за тебя сломала!
Акт 8
Действие 2
Этот задохлик несколько секунд пялился на меня. Потом, примерно столько же рассматривал свою окровавленную руку. Ну да, я парню губу разбила. Ранка почти сразу затянулась, но пара капель крови на его ладони все-таки осталась. Хотя, парнем его назвать можно с большой натяжкой. Несмотря на всю чрезмерную худобу он точно мужчина. Лицо слишком взрослое, а в глазах далеко не юношеские эмоции. Я в это время тихо поскуливала от резкой боли и жара в руке. От своего удара я умудрилась и кисть о его зубы поломать, и локоть от удара о стену. В общем, у меня сейчас не правая рука, а труха. Как я это без рентгена определила?
А вот так, на слух, по треску сращивающихся костей. Да, волки и такое слышат! Стонать или плакать при этом непонятном типе было как-то не с руки, простите за каламбур. Поэтому я просто сидела на коленках и прижимала к себе руку. С трудом сдерживала жгучее желание ее полизать, как делают все собаки в подобных случаях.
Из ощущений и укачиваний конечности меня вывел тихий, почти беззвучный смех. Я удивленно воззрилась на мужчину. Тот, согнувшись в три погибели, ржал как конь.
— Что смешного? — зло полюбопытствовала я.
— Ты… меня… меня до крови ударила. Ты… мне…мне зуб выбила! — еле выдавливая слова, сказал он.
— И ничего не выбила! — заспорила я. — Ты больше не шепелявишь же!
Он замахал левой рукой, а правой опирался на согнутое колено.
— Нет, ты не поняла. Я не шепелявлю только потому, что зуб уже встал на место, но сам факт — ты меня ударила до крови!
— Ну и чего ты хвастаешься? — совсем по-детски обиделась я. — Ну, ладно. Ты выиграл! У вас, вампиров, регенерация лучше, чем у нас. И что с того?
Он перестал смеяться, утер выступившие слезы и посмотрел на меня. Его радостное лицо плавно сменилось на непонимающее, потом на сострадательное.
— Болит?
Это меня добило окончательно.