Театр Эль Вагант

Закрыв машину, Феликс пошел ему навстречу. Его Василий признал только тогда, когда мужчина подошел на расстояние вытянутой руки и снял черные очки. Бывший священник ахнул и едва не выронил свои пакеты.

– Феликс?! – остолбенел Василий. – Ты как здесь… И почему днем, на солнце?

– Потому что могу. Поговорить надо, идем в дом.

Василий торопливо отпер калитку и пропустил Феликса вперед. Они прошли через ухоженный двор с садом, беседкой и вошли в дом. Добротная обстановка, уютная, хоть и сразу видно, что холостяцкая. Ни по каким признакам невозможно было определить, что тут живет человек возрастом под двести пятнадцать лет.

Хозяин провел гостя в просторную кухню-гостиную с камином, усадил в кресло и принялся хлопотать: убрал продукты в холодильник, поставил чайник на плиту. Познакомились они в первый приезд Феликса в Россию. Шустрый поп как-то прознал о появлении вампира в их краях и явился заводить полезное знакомство. Ему требовалось бессмертие или хотя бы долгожительство для осуществления некоего великого плана. Ради этого Василий желал податься в вампиры. Он донимал Феликса до тех пор, пока тот не пригрозил закопать его живьем. Назойливая духовная особа оставила вампира в покое, но продолжила добиваться своего. Василий долго еще крутился поблизости, заводил знакомства с колдунами и алхимиками, с которыми сходился сам Феликс, и выклянчил, наконец, у кого-то драгоценный эликсир долголетия.

– А ты поменялся, Феликс, – сказал Василий, открывая пачку заварки. – Вроде и такой, какой был, а вроде и другой.

– Не важно, каким был, важно, каким стал, так ведь говорят? Как к тебе обращаться – Платон Васильевич или Василий? – спросил Феликс, расстегивая пиджак.

– Да бог с тобой, какой Платон, – Василий зашелся в неглубоком кашле, что означало смех. – Нам-то что с тобою притворяться, чай не чужие.

Феликс посмотрел в его спину, обтянутую фланелевой клетчатой рубашкой и произнес:

– Зачем тебе столько гудрона, Василий? Что ты с ним делаешь?

– Ты и про это знаешь? Хотя, чего удивительного, вы, вампиры, всегда информацией владеете!

Феликс подождал, пока тот прокашляется-просмеется и повторил вопрос. Залив кипятком заварку в фарфоровом чайничке, Василий произнес с шутливой таинственностью:

– Для дела всей жизни…

– И гудрона не жалко? – холодно перебил Феликс. – Дубли твоих рук дело? Конкретно – разнополые Плетневы?

Поначалу показалось, что Василий не понял, о чем речь, затем всплеснул пухлыми ручками:

– Ах, эти! Да, мои детишки. Почему ты спросил?

– Где они сейчас, ты знаешь?

– С месяцок назад где-то в последний раз видались, более надобности в детишках не случалось, да не случится уж, пожалуй. Чайку налить? Или курицу могу зарезать. Другой крови не достать сейчас, а соседей лучше не трогать, у нас с ними отношения хорошие…

– Тебе известно, что Всеволода Плетнева убили? – оборвал Феликс поток гостеприимства.

– Убили? – Василий изумился так, что едва чай мимо чашки не пролил. – Да кому он нужен! Это же кукла полупустая, только команды и способен выполнять!

– И все же. Кто мог желать ему смерти?

Василий добросовестно задумался. Он ходил по кухне, закатывал глаза, перебирал все мыслимые и немыслимые варианты, но так и не смог найти вескую причину для убийства. Хоть и бытом, жизнью своего творения бывший священник интересовался весьма слабо, но по мере сил и возможности ситуацию вокруг Плетнева контролировал. Обязанности свои Всеволод выполнял исправно, ни на что не жаловался, ничего беды не предвещало.

– Как такое существо могло умереть от яда? – спросил Феликс.

– Через желудок отравился?

– Напрямую в кровь попало.

– Так не бессмертный он, – развел пухлыми руками Василий. – Покрепче, конечно, обычных людей, но если в кровь и сильный яд, может и помереть, конечно. Дурной он был, не жалко, дивно, что вообще так долго протянул.

Василий продолжал ходить по кухне, забыв про свой чай. Феликс наблюдал за ним, одновременно вскользь изучая кухонную обстановку: на стене раскачивался маленький маятник старых, простеньких часов «кукушачий домик», похожие остались на кухне зеленого дома в Троицком. Посуда с гжелевской и хохломской росписью на видных местах, скорее для красоты, чем для пользы, а у окна пара деревянных стульев – такие же, как в коммуналке Плетнева.

– Что ж твои детишки в таких скверных условиях проживали? – спросил Феликс, глядя на стулья.

– Чего баловать, умножать грехи гордыни, сребролюбия. Скромность, неприхотливость – вот благо.

Уморившись бегать по кухне, бывший священник вспомнил про чайник и уселся за стол.

– Второе твое творение, Маргарита, покончила с собой, – сказал Феликс. – Всем грехам грех, верно?

– Серьезно? – клочковатые брови Василия удивленно задвигались. – Дурочка эта? Чего она вдруг?

– Возможно, не пережила смерти Плетнева.

– Скажешь тоже! – раскашлялся Василий. – У них же чувств нет!

– А вдруг были, но ты не заметил? – тяжелым взглядом Феликс наблюдал, как поп-расстрига переливает чай в блюдечко и шумно его цедит с сахарком вприкуску.

– Не было, и быть не могло! – с уверенностью ответил Василий. – Уж я-то все про своих куколок знаю!