Театр эллинского искусства

Тяжкий труд — не в саду, а в поле, и дело это не женское.

Сельскохозяйственные земли Афин, или хора, составляли около 2000 квадратных километров, однако позволяли выращивать только овец и коз (но не коров) и ячмень (но не пшеницу). Леса в Аттике были в основном вырублены уже к 600 году до н. э., что усугубляло экологические проблемы; вдобавок, как это было принято по всему Средиземноморью, греческие крестьяне, ухаживая за своими оливами и виноградниками, сильно обрезали им ветви, тем самым еще больше обнажая выжженную солнцем почву. Урожаи были настолько скудны, что две трети необходимого Афинам зерна приходилось импортировать, — пишет Ричард Сеннет. — Основным типом хозяйствования там оставалась мелкая ферма, на которой землевладелец трудился сам вместе с одним-двумя рабами. Древний мир был главным образом миром крестьянским: историк Линн Уайт писала, что по самым сдержанным оценкам, «даже в самых зажиточных регионах, чтобы прокормить одного человека, живущего не на земле, требовался труд более десятка земледельцев»[619].

Аристотелю, как и прочим грекам, и вообще всем представителям западных элит вплоть до Нового времени, физическая борьба за существование представлялась чем-то унизительным. Недаром, как давно замечено, в древнегреческой культуре не было ни слова для обобщенного понятия «труд», ни самой концепции труда как «основной общественной функции»[620]. Возможно, причиной этого была острая, всепоглощающая необходимость трудиться, до такой степени ставшая условием выживания, что труд оказывался неотличим от самой жизни. Раннеантичный поэт Гесиод писал в «Трудах и днях»:

Землю теперь населяют железные люди. Не будет
Им передышки ни ночью, ни днем от труда и от горя[621]

.

Только благодаря этой хозяйственной деятельности на пределе сил могла существовать городская цивилизация. Это придавало горький привкус самим словам «городской» (asteios) и «сельский» (agroikos): по-древнегречески они могли также означать «остроумный» и «тупой»[622].

Эта длинная цитата[623] помогает вчувствоваться в одно из редких изображений труда «железных людей». На килике сианского типа середины VI века до н. э. из Британского музея написаны снаружи маленькие, высотой в дюйм, фигурки пахаря и сеятеля (ил. 298). Оба большеголовые, коротконогие, задастые, с круглым глазом на курносом профиле и, как рекомендовал Гесиод, голые[624]. Пахарь с парой грандиозных быков, запряженных в плуг, на рукоять которого он налегает, взмахнув батогом, — точная иллюстрация к Гесиоду:

        …Быков же
Девятилетних себе покупай ты, вполне возмужалых:
Сила таких немала, и всего они лучше в работе.
Драться друг с другом не станут они в борозде, не сломают
Плуга тебе, и в работе твоей перерыва не будет.
Сорокалетний за ними да следует крепкий работник,
Съевший к обеду четыре куска восьмидольного хлеба,
Чтобы работал усердно и борозду гнал бы прямую,
Вбок на приятелей глаз не косил бы, но душу в работу
Вкладывал. Лучше его никогда молодой не сумеет
Поля засеять, чтоб не было нужды в посеве вторичном[625]

.

^{Ил. 298. Мастер Бургундских сианских чаш. Сианская чаша. 560–550 гг. до н. э. Диаметр 27 см. Лондон, Британский музей. № 1906,1215.1}