Театр китового уса

– Да. – Кристабель вспоминает сплетение ног, привычные объятия анонимных тел, освещенных мерцанием свечи, и болезненный стук пульса в собственной груди. Это было как-то связано с воспоминанием о голосе Леона возле ее уха – эти светловолосые шлюхи в постели моего отца – и последующей встречей с ним на пляже без свидетелей, чтобы пообещать, что дядя Уиллоуби научит его водить машину. Она даже нашла Уиллоуби, когда он был сильнее всего пьян и весел, чтобы удостовериться в его согласии, и расчетливость этого шага заставляла сердце биться быстрее.

– Как ты думаешь, Криста, почему они этим занимаются? – говорит Дигби.

Она пожимает плечами.

– Я не знаю.

На самом деле, Кристабель кажется, что она отчасти знает, почему троица в домике делит постель; она имеет грубое представление. Какие-то шутки она слышала от Уиллоуби, сказанные под нос комментарии от деревенских мальчишек, определенные абзацы в книгах, которые Миртл оставляла на лужайке. Но многое оставалось неясным. Даже Моди, их честный, хоть и беспорядочный проводник в мир взрослых, с неохотой касалась этой темы, просто улыбалась и дергала себя за локоны. Кристабель снова думает о трех телах: их закрытых глазах, отсутствии в самих себе. Все окна в домике открыты, будто он был заброшен, будто они отправились в путешествие.

Дигби снова толкает ее коленку своей.

– Как думаешь, на что будет похоже?

– Что?

– Наша постановка.

– О. Нервничаешь, Дигс?

– Нет, пытаюсь представить.

– Я представляю, как она должна пройти, и думаю, что так и пройдет, и станет большим успехом. Первым из многих. – Она сжимает его ладонь. – Не волнуйся. Я буду рядом.

Часы в доме бьют полночь. Ночь перекатывается к утру, и взрослые голоса внутри становятся громче, но теряют четкость. Не мягко поднимающиеся воздушные шары, они теперь осколки и фрагменты, громкие восклицания, разломанные посередине хлопаньем двери и взрывом басистой музыки в граммофоне.

– Пахнет беконом, – говорит Дигби.

– Готова поспорить, яйца и бекон для тех, кто еще не спит. Ты знал, что, если бросить с этой крыши на лужайку яйцо, оно не разобьется? Я пробовала десять раз подряд.

– Не может быть!

– Я тебе покажу завтра. Нам пора спать.

– Я могу поспать у тебя, Криста? Я не хочу возвращаться в свою комнату.

– Только если не будешь пинаться.

Они задувают свечу и сползают по неровной крыше к окну, набрасывают одеяло на спящую сестру и запрыгивают в кровать, чтобы закрыть глаза и позволить ночному небу крутиться и вертеться без их участия.

Илиада

Июнь 1928

Для Кристабель Чилкомб и его окрестности всегда были местом постоянства. Солнце каждый день следовало по одному маршруту, описывая над головой дугу подобно отправленному в полет мячу для крикета. Галька на пляже задумчиво стучала, когда накатывала и отступала волна. Поля, округлые поля и древние деревья, на которых она и только она вырезала свои инициалы. Надежное тихое место – первое, на что обращали внимание посетители, когда затихал рев моторов их автомобилей. «Боже, разве тут не тихо?» Ответ был неизменным: «Да, заходи в дом», будто подвергать себя такому большому объему тишины было как-то неразумно.

И все же в утро показа «Илиады», когда Кристабель открывает чердачное окно, она чувствует свежий ветер, летящий к ней издали, за много миль, через сверкающее море, с быстротой тени аэроплана. Он настал. День. Ее день.

Ничто не похоже на себя. В животе Кристабель ерзает комок, подобный мышиному гнезду. Есть завтрак кажется абсурдным. Ов бормочет под нос реплики, жуя овсянку, а шерстяная борода уже обвязана вокруг шеи. Дигби скачет по чердаку на одной ноге. Откуда-то доносятся звуки лихорадочной активности. Еду доставляют. Стулья переносят с места на место. Из деревни привозят сборные столы на козлах.

Эта непривычная суматоха продолжается весь день, и Розалинда в самом ее сердце надзирает над декором и едой. Бетти с полным ртом булавок готова внести последние поправки в костюмы. Блайз и мистер Брюэр отправлены украсить тропинку через лес бумажными китайскими фонариками, и к раннему вечеру сам коттедж преображается руками Тараса, Хилли, Филли и Миртл. Длинные отрезы ткани свисают с окон второго этажа до земли, где вонзенные в землю колышки превращают их в шатер для предводителей греков. Флаг с нарисованным галеоном реет с колпака на трубе. Перед амбаром стоит фанерная крепостная стена осажденного города Трои, украшенная Тарасом ракушками. Разноцветные стеклянные бутылки со свечами отмечают край сцены.

Все сорняки и колючки убраны, трава между зданиями подстрижена, и одолженные деревянные стулья и шезлонги заполняют места для зрителей. Кристабель аккуратно раскладывает на все места написанные вручную программки, пока Ов, следуя указаниям Розалинды, кладет срезанную в саду розу поверх каждой, придавливая сверху галькой. На пляже стоит большой костер из плавника, который они зажгут в последнем акте, чтобы окончание разыгралось на фоне поднимающегося пламени. Все готово; пустая церковь ожидает прихожан.