Театр на Арбатской площади

И теперь, окончив свои дела, Санька стояла на обычном месте, в уголке за левой кулисой. Отсюда, не пропуская ни одного спектакля, она смотрела всё, что шло на сцене Арбатского театра. И на русском, и на французском языках. И драмы, и комедии, и трагедии, и водевили, и оперы, и балетные феерии. А сейчас она, может быть, ещё с большим нетерпением, чем остальные, ждала приезда знаменитой Жорж. Не понимая французских фраз, которыми перекидывались актёры, она чувствовала их раздражение, нетерпение и обиду. И сама она, устало переминаясь с ноги на ногу, тоже с нетерпением поглядывала на дверь: да что ж она, эта самая Жорж? Совесть-то есть у неё? Ведь истомились все, дожидаючись…

Вдруг к ней подошёл один из актёров французской труппы. Санька знала: он тут главный. На ломаном русском языке спросил, знает ли Саня, где находится на Тверской улице дом графа Салтыкова.

Санька встрепенулась, ответила с готовностью: как не знать? Очень даже хорошо знает она дом Салтыкова.

А у самой сердце сладко ёкнуло: а ну как её пошлют к этой самой Жоржи и велят сказать, чтобы та поторапливалась?

Тогда француз спросил: не может ли Саня быстро-быстро сбегать на Тверскую именно в этот самый дом графа Салтыкова?

И снова Санька ответила с готовностью: отчего же не мочь? Вполне она может. Да хоть бы и сейчас…

И тогда француз стал объяснять Саньке, что она должна сделать. Сбегать — это да! Но упаси бог, чтобы она, Санька, попалась на глаза мадемуазель Жорж! И чтобы, упаси бог, Жорж не подумала, что её торопят. Саньке надобно только узнать, и ничего более… О, только узнать!

— Ты умный девочка, и ты должен всё уразуметь и тут же бежать обратно. Мы только желаем знать… О! И ничего более — скоро или не так скоро она изволит прибыть. Ты понял меня, Санья?

Санька усмехнулась: как не понять? Не дура, всё поняла! Ну и боится же он эту самую Жорж… Аж весь позеленел со страха.

Однако это не её дело — боится или не боится. А сбегать она может. Поглядит и мигом назад.

Тут же услыхала наставление дедушки Акимыча. Он тоже собрался поглядеть на репетицию, не сидел в суфлёрской будке, а стоял рядом с Санькой, тоже за левой кулисой.

— Сударушка, сие поручение деликатнейшего свойства. Смотри, Саня, не осрамись, не испорти дела…

И уже ей вдогонку:

— Сия особа весьма строптивого нрава. Только на глаза ей…

Он ещё чего-то говорил, но Санька не слыхала. Вбежав в каморку, накинула на плечи шубейку, затянула на голове платок и пулей вылетела из театра.

Побежала на Тверскую улицу вдоль Тверского бульвара. Думала: в конце бульвара завернёт налево, там недалеко и дом Салтыкова. Бежала и про себя дивилась: почему все её так страшатся, эту самую Жорж? Неужто так свирепа? А может, и рукам волю даёт? Или от её знаменитости такой страх всех обуял?

Добежав до красивого особняка графа Салтыкова, в котором остановилась Жорж, Санька увидела возле дома щегольского вида карету, а вокруг толпу зевак. Из отдельных фраз, которыми обменивались люди, поняла, что карета ждёт актрису, а та должна вот-вот выйти. И кучер уже на козлах, и вожжи держит наготове.

Собственно говоря, всё, что требовалось, Санька разведала: карета у подъезда, кучер на козлах, сама вот-вот выйдет и покатит на репетицию. Ей бы и надо было теперь быстрехонько повернуть назад и доложить в театре: сейчас, мол, прибудет ваша Жорж, ждите!

Но именно этого сделать Саньке было не под силу: вернуться и не увидеть немедленно, сию же минуту, ту, о которой было столько толков и пересудов? Не поглядеть, какова та самая Жорж, которая так лихо удрала из Парижа из-под самого носа Бонапарта?

И, заметив полуоткрытую дверь, из которой должна была появиться актриса, Санька недолго думая юркнула в эту дверь. Сама дивясь своей отчаянности, скорёхонько стала подниматься по отлогим мраморным ступеням. И случается иной раз такое — её никто не остановил, никто не задержал. Дом словно вымер, словно не было в нём ни души. И так, никем не остановленная, она вбежала наверх, удивляясь всему, что видела: и красивым узорчатым перилам, и мягкому ковру под ногами, и причудливой хрустальной люстре, которая, спускаясь с лепного потолка, вся играла, переливалась разноцветными искрами.

«Ну и живёт! Ну и богато! По-царски!» — думала Санька, а сама всё поднималась и поднималась по лестнице.

И вдруг из-за высокой двустворчатой двери, в которую упиралась лестница, услыхала странный, не похожий на человеческий, громкий скрипучий голос. И голос этот повторял всё одно и то же, одно и то же:

— О ma belle Georg! О ma belle Georg! О ma belle…

Не удержавшись, Санька сунула нос туда, откуда слышался странный голос. Увидела рядом с дверью большую позолоченную клетку, а в клетке — на жёрдочке — пёструю птицу с красным хохолком и крючковатым клювом. Крутя головой туда-сюда, поглядывая на Саньку круглыми жёлтыми глазами, птица продолжала безостановочно выкрикивать:

— О ma belle Georg! О ma belle Georg!

Санька засмеялась: чудеса! Сроду не приходилось ей видеть таких диковинных говорящих птиц.