Театр на Арбатской площади

— Знаю, — ответила Саня и глянула на Фёдора. Он понял, что ему пора прощаться.

— Вот и свиделись, — сказал он и поклонился.

— Да, свиделись, — проговорила Саня.

Мороз по-прежнему был изрядный, однако пурга внезапно прекратилась. Всё небо было в звёздах. Будто там, в вышине, кто-то щедрыми пригоршнями разбросал крупное золотистое просо. На северной стороне ярко и холодно переливалась Полярная звезда.

Уйдя из театра сразу после второго действия, Фёдор сейчас шёл медленно. Снег пронзительно скрипел под его шагами. Вот и хорошо, думал он, что пурга более не задержит его в этом городе и на рассвете можно в путь. О многом он думал, идя по улице между высокими снежными сугробами. Мысли его были сумбурны, и он никак не мог с ними справиться. Одно он знал твёрдо: вряд ли приведётся им когда-нибудь ещё встретиться, ему и Сане…

— Вот и встретились… — шёпотом повторила Саня, когда Фёдора уже не было в комнате.

Голос у неё был спокойный, а на душе-то, на душе… Кабы не выходить сейчас на сцену, уткнулась бы в ладони и плакала. Плакала бы сейчас навзрыд…

Может, и целый час плакала.

Может, и два часа. А может, до самого утра, всю ночь напролёт. Но сейчас плакать было не ко времени.

Она присела перед зеркалом. Увидела, что по щекам текут непрошеные слёзы. Рассердилась на самое себя. «Вот ещё, реветь! Не совестно тебе, Санька? Тебе в третьем акте Антигону играть, а ты реветь вздумала… Где у тебя совесть?»

Дверь снова слегка приоткрылась, та же лохматая голова просунулась в щель.

— Александра Лукинишна…

— Знаю… — коротко бросила Саня, не повернув головы. — Сейчас выйду.

Она тщательно поправила грим, густо запудрив на щеках следы слёз. Встала со стула. С пристрастием оглядела себя в большом зеркале, расправила плечи и, подняв высоко голову, пошла по длинному тёмному коридору на сцену. В ожидании своего выхода стала за левой кулисой.

И тогда к ней, как в далёкие-далёкие времена, как когда-то в Арбатском театре, словно живой, подошёл Степан Акимыч. Старенький, маленький, чуть приподнявшись на цыпочки, с суровой нежностью он зашептал ей на ухо: «А горевать-то зачем? И причин к тому нет. Ведь ты своего достигла — стала актрисой, сударушка! Нет, ты скажи мне, ответствуй, Саня: есть ли большее счастье, коли человек своего достигнет?»