Театр отчаяния. Отчаянный театр

В работе со своими актёрами я использовал этот принцип. Я не показывал им, как надо играть, как говорить. Я рассказывал им истории, произносил монологи, диалоги и помогал услышанное пересказывать уже как их собственное. Мне достаточно было давать небольшие замечания и подсказки, а актёры сами приходили к нужному для спектакля результату, уже уверенные, что они сами всё придумали. Они в этом процессе были счастливы и готовы были сражаться за то, что, как им казалось, придумали сами.

Спектакль «Полное затмение» я сделал этим методом. И он имел очень живой отклик у зрителя. Зрители, те немногие, что видели тот спектакль, ходили на него по нескольку раз. Они хотели видеть и слышать, как в спектакле каждый раз появляются новые детали и забавные, всё более и более точные слова и смыслы. Сам спектакль казался очень простым. Он состоял в основном из разговора двух людей, которые практически не уходили со сцены. В этом была огромная композиционная сложность того спектакля. Но чудесные люди – зрители – не должны были это замечать.

Спектакль «Полное затмение» начинался тем, что зритель видел стоящую на сцене складную ширму, над которой возвышались две головы молодых мужчин. Они смотрели прямо перед собой.

– Любовь, как небо, – говорил один.

– Любовь, как море, – говорил второй.

– Нет. Любовь, как небо!

– Что вы! Любовь, как море!

– Послушайте, любовь, как небо! То светлое и ясное, а то тёмное и грозовое.

– Любовь, как море! Не спорьте! То прозрачное и тихое, а то опасное и штормовое.

– Любовь, как небо, уверяю вас! То высокое и чистое, а то холодное и ледяное.

– Нет! Любовь, как море…

– Любовь, как небо…

– Любовь, как море…

Головы медленно опускались за ширму, продолжая говорить, и почти сразу с двух сторон ширмы выходили моряк и лётчик в морской и лётной форме соответственно. Их спор продолжался. А потом разговор этих людей уходил в другие сферы. Они говорили обо всём. То спорили, то, наоборот, друг другу поддакивали. На глазах зрителей возникала дружба и симпатия совсем разных на первый взгляд людей. В конце спектакля моряк просил лётчика объяснить, почему он так сильно любит небо.

– О-о-о! – говорил лётчик радостно. – Это же очень просто! Я с самого детства смотрел в небо… Падал в траву или снег, смотрел в небо и думал… Вот небо…

Дальше лётчик путался, не мог найти нужных слов, пытался что-то сказать, но сам понимал, что ничего не может сообщить, чтобы объяснить, почему он любит небо, почему стал лётчиком и почему у него такая жизнь…

– Ну ладно… Понятно! – говорил ему моряк. – Небо – это небо! Про него сложно говорить… С морем всё гораздо проще… Море…

Моряк начинал увлечённо говорить про море, но очень скоро понимал, что тоже ничего не может сказать о том, почему его так влечёт именно море и почему он стал моряком, а не кем-то другим.

Спектакль заканчивался тем, что мимо моряка и лётчика проходил пожарный в комбинезоне, блестящей каске и с брандспойтом. Проходя, он приостанавливался.

– Мужики, – говорил пожарный, – я тут вас слушал… Но давно хотел вам сказать… Знаете!.. Любовь всё-таки, уж поверьте мне на слово… Я это точно знаю… Любовь, как огонь.

Спектакль тот мы сделали легко, быстро и в процессе репетиции очень весело. Зрителей приходило к нам в театр немного. Наш зальчик, в котором было семьдесят мест, за весь год заполнился раза три-четыре. Чаще всего мы играли для двадцати-тридцати человек. А то в зале сидело не больше десятка людей.

Но нам было не до печали. Мы были счастливы играть, сколько бы ни было зрителей, лишь бы не меньше, чем актёров на сцене. Стояла чудесная весна. Мы весь день держали все окна нашего театра открытыми. Нам было тепло, нам было чем гордиться, мы были молоды, и мы не сомневались, что просто потрясающе интересно, на зависть всем, прожили время от лета до лета.

А у меня, как только мы сделали спектакль «Полное затмение», появилась, родилась, возникла идея нового спектакля. Мне хотелось немедленно к ней приступить, но надвигалась сессия. Необходимо было всех отпустить на зачёты и экзамены. После сессии у ребят были разные планы на лето. А у их родителей были планы на своих сыновей, которых они из-за театра могли видеть только по ночам, да и то не всегда. Родители многих ребят уже начинали роптать и нервничать. Только нормальная учёба и хоть какое-то участие в летних семейных делах могли успокоить недовольных мам и пап.

Мой театр ушёл на летние каникулы. А я как заведённый не мог остановиться. Из всех ребят смог тогда приходить в театр только один. Это меня не остановило. Весь мой настроенный на работу и творчество организм и мозг были перенаправлены на одного человека. Я задумал сделать моноспектакль.

Я ошибочно полагал, что с одним человеком будет работать легко и просто. Но оказалось ровно наоборот. С наскока ничего не получилось, и мы с моим единственным на тот момент артистом углубились в работу. Но это тоже было счастье.