Театр отчаяния. Отчаянный театр

– Когда включают свет, – сказал Саша, – небо становится голубым и летним, а самолёты алыми. Бытует мнение, что это Дейнека. А потолок этот – его самая большая картина… Сейчас Дейнека один из самых дорогих художников. Так умники посчитали, что если это небо попилить метр на метр, то можно было бы продать…

– Это чудо просто! – только и смог сказать я.

– Когда Мнушкина выбирала московский театр для показа спектакля про бомбардировку Тибета… она точно так же, как ты сейчас, на том же месте стояла долго… А потом сказала: «Только здесь!»…

– Прости, Саша! А кто такая Мушкина? – спросил я.

– Мнушкина!.. М…н…ушкина, – как можно чётче проговорил Саша.

– Так кто она? – повторил я.

– Она один из величайших режиссёров двадцатого века… Кто такой Питер Брук ты знаешь?

– Слышал о таком, – ответил я рассеянно.

– Прости! Я просто забыл, что разговариваю с дремучим сибирским мужиком, – сказал Саша и тихонечко засмеялся.

– Не представляю!.. Не представляю, как можно играть на этой сцене, – сказал я громким шёпотом. – Конницу и танк на ней представить могу… А как на ней существовать человеку?.. Что может увидеть и услышать зритель, сидящий там… в последнем ряду балкона? Он же лиц актёров разглядеть не сможет… Саша!.. Только на маленькой сцене и в маленьком зале, когда зритель или актёр слышат дыхание друг друга… Только так может рождаться настоящий театр…

– Знаешь, – сказал Саша тихо, подойдя ко мне, – я тоже так считаю… Но те, кто выходил на эту сцену и играл на ней… А на этой сцене, поверь мне, были великие спектакли и играли великие актёры… Все они говорили, что после этой сцены, этого зала… Им везде тесно! Борисов здесь играл Павла Первого… Мощно играл, я видел… Это он говорил, что если в этом зале тишина, так уж тишина, если смех, то смех, а если аплодисменты, то ими сдувает с места… Он обожал эту сцену.

– Это грандиозный театр, – прошептал я. – В Колизее не был… Но тут круче!.. Не зря я так сильно хотел в Москву… А какой спектакль сегодня?.. Хочу увидеть!

– Сегодня выходной… – ответил Саша, – понедельник. Ты забыл? А-а! Ты же не знаешь… В нормальных театрах понедельник – выходной. А завтра «На дне»…

– «На дне»?! – перебил его я. – Так не бывает!

И я громко, от всей души засмеялся. Мой смех долетел до нарисованного неба.

Я сходил вместе с Сашей на «На дне» Театра армии. До конца досидеть не смог. Меня душил смех. Я не мог поверить в происходящее. На спектакль привели много военных. Курсантов и солдат срочной службы. Солдатиков загнали на балкон, где они уснули ещё до начала спектакля. Курсантики вели себя как старшеклассники без присмотра учителей. Шутили и громко, басовито смеялись, как взрослые, но ели мороженое и пили газировку. От всех от них исходил неповторимый и незабываемый запах военной обуви.

Курсанты уснули к середине первого акта.

Спектакль мне напомнил кемеровский драмтеатр. Особенно, декорации. Только московские актёры играли громче, будто хотели разбудить солдат, спящих на балконе.

Я смотрел тот спектакль, и воспоминания школьной поры переплетались с воспоминаниями о посещении театра Тихоокеанского флота. Дурацкие костюмы и декорации – из Кемерово, спящие военные – из дальневосточного посёлка. А на сцене везде «На дне».

– Да, – сказал я шёпотом на ухо Саше, который сидел рядом, – надо было приехать в Москву, в самый большой Театр армии, чтобы узнать, что Кемеровская драма – театр неплохой, а театр Тихоокеанского флота – просто замечательный…

– Что? – спросил Саша. – Я не расслышал…

– Говорю, что Флот намного лучше Армии, – прошептал я и захрюкал, сдерживая смех. – Пойдём отсюда… Пожалуйста!

– Это неплохой спектакль! – прошептал Саша. – В нём есть определённые…

– Прости, – изо всех сил стараясь не расхохотаться, прошипел я. – Пойдём… Ты просто не понимаешь… Это личное.

Я пробыл тогда в Москве неделю. К Алёне Карась пришёл на радиостанцию в высотку на Новом Арбате. Она мне показала, как работает настоящее, живое, активное радио. Я не знал, что люди могут трудиться в таком бешеном темпе и режиме.

Алёна была сильно загружена работой, но нашла для меня часок. Она подготовила несколько адресов, по которым мне следовало сходить посмотреть театры и познакомиться с руководством.

– Я всюду уже позвонила. Тебя там не то чтобы ждут, но не удивятся твоему визиту, – сказала она. – Все театры в этом списке маленькие… Но хорошие. Вам больше и не надо. На большие мы публику не наберём… Не созовём.

Говорила Алёна азартно, но не улыбалась. Была серьёзна, озабочена и думала о чём-то параллельном. Прежде мы встречались только на фестивалях, не в Москве. Там она всегда была улыбчивая и смешливая.

– Москва – невесёлое место, – сказала она как бы в подтверждение. – Но тут есть, что посмотреть… Я тебе подготовила список. Тебе несказанно повезло. На неделе будут такие спектакли, которые просто необходимо посмотреть… Попасть на них почти невозможно! Но у тебя есть я.

Мы тогда выпили кофе, и она поспешила на работу. А я поехал по адресам.