Театр Роберта Стуруа

А. Павленко[318] увидела в постановке притчевую историю о двух друзьях, заметив, что, хотя история заканчивается хорошо, как в сказке, вынести из нее жизнеутверждающий вывод сложно, поскольку противостояние героев разрешается не усилиями их самих, а силой извне. По ее словам, общий путь Нико и Вано складывается мозаикой из разрозненных сюжетов. На взгляд рецензента, обрывочность повествования и фантасмагоричность намекают на сон, при этом переходы из сна в реальность не очевидны и не так уж важны. Отмечает критик и торжество игровой стихии в спектакле.

Совокупностью никак не сшитых друг с другом разрозненных лоскутков охарактеризовал спектакль корреспондент «Вашего досуга»[319].

С точки зрения Ю. Кулагиной[320], в начале спектакля зрителям рассказывают историю, а дальше представлена ее «иллюстрация, свободное размышление на метафизическую тему», правда не пояснив, что имеется в виду под историей и ее иллюстрацией. По ее мнению, действие спектакля «перенесено в обитель сна».

В свою очередь, Д. Дзис[321] считает, что спектакль поведал две истории, каждая из которых посвящена одному из главных героев-антиподов.

Таким образом, обнаружив отсутствие последовательного развития событий, «мозаичность», «разорванность», «лоскутность» действия, в то же время увидели в спектакле историю (или две истории) или притчу. Здесь очевидное противоречие, ведь и притча, и история – не что иное, как последовательный рассказ, изложение событий. Именно с историей героев рецензенты так или иначе связывают содержание спектакля. То есть отмеченные в статьях игровая стихия и праздничность спектакля оказались непричастными к его содержанию.

Подобное восприятие постановки не является исключением. Спектакли без сквозной повествовательной линии часто вызывают сложное отношение. При этом если событийный ряд все-таки есть или хотя бы его можно создать в воображении, то именно с ним обычно и соотносят смысловое поле спектакля. В случае отсутствия такого ряда говорят о концертности или об осколочности и даже бессмысленности постановки, нередко буквально. В качестве примеров можно указать на многочисленные театрально-критические статьи, посвященные спектаклям Ю. Любимова и Э. Някрошюса. Похожее нередко случается и с произведениями Стуруа.

В очередной раз складывается впечатление, что рецензенты готовы видеть только спектакль с причинно-следственными внутренними связями, при этом словно забывается, что существует и другой способ строить драматическое действие, соединяя эпизоды по ассоциации. Как уже упоминалось, его в свое время описал П. А. Марков, анализируя театр В. Э. Мейерхольда.

Нередко, обнаружив такое строение постановки, обычно ошибочно обусловливают его сновидениями героев. Подобные спектакли существуют, но их композиции организованы, как показывает анализ, на связях по принципу причины и следствия, определяющих и становление их содержания[322]. Случай рассматриваемого нами спектакля иной, хотя там есть эпизоды с проваливающимся время от времени в сон Незнакомцем, которые, судя по всему, и спровоцировали авторов откликов на такое объяснение «разорванности» действия.

Попробуем подойти к рассмотрению художественных смыслов постановки, анализируя ее внутреннее строение и драматическое действие. Начиная разговор, отметим важность спектакля для самого Стуруа. Такой вывод можно сделать, исходя из нескольких его интервью. Режиссер называет постановку лучшей своей работой за последние двадцать лет, связывая ее с остро волнующей мастера жизнью его страны, с тем, что «Грузия прошла достаточно сложный и тяжелый путь за последние 30 лет»[323]. Этим, по его словам, обусловлен и жанр произведения, определяемый им как трагикомедия. О спектакле он сказал так: «Четыре человека рассказывают о сложном положении моей родины, где зло и добро перемешаны». Законы человечности неизменны, «они будут основными, двигающими человечество вперед куда-то», продолжил режиссер, но тут же поправился: «Не надо вперед – нормально жить»[324]. В этой оговорке, хотел он того или нет, выразилось ощущение Стуруа всей остроты проблем, стоящих перед его родиной. Исходя из самой постановки, заметим: слова режиссера о том, что ее герои рассказывают о сложном положении в Грузии, не стоит воспринимать буквально. Она, как и все другие произведения Стуруа, будучи безусловно навеянной происходящим в его стране, представляет его опосредованно и с высокой степенью обобщения, как то, что было и будет актуальным в разные времена независимо от места на карте.