Театр семейных действий (сборник)

Оставалось лишь удивляться реальным завязкам будущих метасюжетов. Утешала или будоражила любая весточка.

Вдруг звонок: «Любовь Игнатьевна умерла. Почти год назад».

Впервые Тася позвонила ей, чтобы сказать, где и когда будут похороны Юры. Потом уже звонила его предыдущим женам: первой – однокурснице Зое, с которой Юра прожил 14 лет и родил сына Мишу, и второй – Ане, бездетной художнице, старше его на 12 лет. Обе прийти отказались: Зоя была в санатории, Аня доживала свой век безвыходно. И только Любочка смущенно благодарила и верещала:

– Конечно, я не прийти не смогла бы, точно, не смогла бы, но и прийти без звонка не решалась. Я так благодарна, так благодарна, прямо камень с души сняли. Такой человек ушел! Человечище, личность, махина! Конечно, буду. И в церкви, и на кладбище. Может, помочь чем?

В самый разгар московского лета они приснились уже вдвоем – муж и жена, но уловимо запомнился только он.

Возбужденный, моложавый, почему-то в белой песцовой шубе, в темных пляжных очках и с чемоданом почти в человеческий рост, он весь сиял в наэлектризованном ореоле меха, суетился и жутко смущался.

– Чего ты хочешь? – не выдержала я.

И совсем неожиданно услышала сама от себя:

– Наверное, у тебя родился ребенок? Опять мальчик? И ты хочешь, чтобы я его усыновила?

Он радостно закивал, расцвел своей неотразимой улыбкой и абсолютно счастливый, каким можно быть только во сне, закружился со мной в обнимку.

– Хорошо, усыновлю, – не могла уже остановиться и я, опьяненная предстоящими материнскими хлопотами.

Блаженный и обнадеженный, он безоблачно растаял.

Московская жара нестерпима.

Может, Любочка Лузина и вправду защитила докторскую на небесах, пока Юра жарил оладьи из кабачков?

А ведь совсем неплохо: доктор небесных наук.

В последний раз мы виделись с Любочкой, кажется, на вернисаже. Я ее не сразу узнала: она – не она? Похудела, постраннела, линялые волосы, тусклый голос. Я во всех ракурсах цепляла ее глазами, пока она не подошла сама:

– Да я это, я! Что, так уж изменилась? – И сразу вопрос в лоб: – Стихи пишутся?

– Пишутся, пишутся… вот, например:

Когда я не была твоей женой,
твоей гражданской маленькой войной…

Или:

Я – юрская глина,
я – мужья жена,
огнеупорна, обожжена…

– Надо же, – подосадовала Любочка, – у вас вообще-то муж умер, визуально от вас уже не больше половины осталось, а вы рифмочками пробавляетесь, про себя пишете, какую-то юрскую глину выдумали. А если б вашего мужа звали не Юрием, например, тогда бы о чем писали?

– Афродита вышла из пены морской, Ева – из ребра Адама, а я, наверное, из юрской глины, которая почти везде: это и вязкая грязь под ногами, и полное жизни дно древнего моря, и подручный материал для ваятеля. Всё – книга жизни: о нас и обо мне времен моего юрского периода.