— Да, встретили, когда мы шли в город! — насупленно подтверждает Глава Гильдии Мауриц. — Из чего следует, что мы склады подорвать не могли! И довольно этой вашей вакханалии! Мне пора домой к рождественскому столу.
— Придется задержаться. — Йоханес и не думает отходить от двери, загораживая выход.
— Взорвать не могли! Вам нужно было, чтобы вас в момент взрыва видели в городе. Да и зачем вам было рисковать! — Ван дер Пул зло усмехается. И кивает на калеку. — Не приведи господь еще в таком виде остаться!
— Рисковать не стали, — снова продолжает Йоханес. — Его наняли.
Протягивает лист бумаги с рисунком Анетты, по памяти нарисовавшей «человека в папочкином кафтане».
— И в кафтан «как у Ван Хогволса» его обрядили, чтобы издали его за художника приняли.
И снова кивает. Теперь указывая на калеку.
Калека говорить по-прежнему не может, но хрипит, усиленно что-то хрипит, задыхаясь от ярости и боли, всеми доступными ему движениями указывая в ту сторону, где стоят Глава Гильдии и бывший Хранитель складов.
— Ни при чем я здесь! Склады взорвались! Беда случилась! На войне как на войне. Но к вам, художникам, никоим боком…
Бывший Хранитель начинает вроде бы спокойно, но к концу каждой фразы срывается на фальцет Хранитель складов. Выбирается из-за стола, пытаясь вдоль камина прошмыгнуть к выходу.
— И во взрыве невиновен. Военная коллегия разбирала! Слишком много в одно место пороха и снарядов свезено было, но то не мое решение! Мне за сохранностью следить было велено! Я и следил! — Еще чуть, и истерить начнет. — А кафтаны ваши и кто в них ходит — это я ни сном ни духом.
Калека в своем кресле что-то хрипит. Чуть подвижной рукой на ноги Хранителя складов Ван Хоффа указывает. И Агата обращает внимание на сапоги гостя. Громоздкие такие сапоги, непропорционально большого размера для такого мелкого человека.
Агата отходит к большому дубовому буфету, достает листок, на который след от сапога, оставшийся на полу пятого декабря, перевела. Протягивает Йоханнесу. Тот вопросительно смотрит, но, быстро сообразив, кивает.
— Вас не затруднит, уважаемый, встать правой ногой на этот лист бумаги?
Кладет лист на пол.
— Зачем встать? — не понимает бывший Хранитель складов. — Куда встать? Что вам всем от меня нужно?! Я вас никого не знаю! Называется, Рождество отпраздновать пригласили!
И снова пытается протиснуться к выходу. Но дверь прикрывает собой Йоханес. А сзади бывшего Хранителя складов подпирает вставший ему за спину Ван дер Пул, медленно подталкивая того встать на нужный листок. Правый сапог прилипает к листку, точь-в точь совпав с обрисованным контуром.
— Так это вы забирались в наш дом пятого декабря и угрожали муж… угрожали больному? — изумляется Агата.
— А как же Черный Пит? — всхлипывает Анетта. — Это же Черный Пит приходил! Конфеты и пеперноты принес и список наших с Йоном подарков забрал, чтобы нам подарить! — Девочка почти ревет. — Как же теперь подарки?
— Будут подарки! — быстро гладит девочку по голове Ван дер Пул. — Настоящий Черный Пит до него прийти успел. Лакомства принес и список забрал. А этот… — кивает на начальника складов, — черный, но не Пит, после на нашу голову свалился.
— Не знаю я никакого Пита! И в доме вашем впервые! Мало ли похожих сапог по всему Делфту и в округе.
— Сапог, может, и не мало. Но не повезло вам, господа! Есть еще один свидетель, — уверенно заявляет Йоханес.
— Калека, что ли? — хмыкает Глава Гильдии Мауриц. — Так он какой месяц слова сказать не может, лишь хрипит! Хотя нас уверяют, что картину за картиной пишет, как подорванный. Или у вас рождественское чудо случилось и онемевший заговорил?
— Не калека, — спокойно отвечает Йоханес. — Но сегодня не без рождественского чуда! Анхен! Что там говорят про чудеса в этот вечер?
— Что вода становится вином, а животные начинают говорить, — отвечает девочка.
Глава Гильдии нарочито громко отхлебывает из стакана.
— Как было пиво, так и осталось. Бургундского не случилось.
— Бургундского, быть может, и не случилось, но говорящая живность в наличии, — отвечает Йоханес и протягивает руку к жердочке со щеглом Карлом.
Щегол переходит к нему на руку, берет орешек из его рук, расщелкивает. И в ответ на тихий посвист Йоханеса начинает говорить… голосом бывшего Хранителя складов.
— …исчезнуть после взрыва… уговор был…
Дальше щегол хрипит хрипами калеки, слов не разобрать. И снова переходит на голос бывшего Хранителя складов.
— …не подох… рвануть, и поминай лихом… теперь что…
Снова из тонкого горлышка птицы доносятся хрипы один в один как из обожжённой глотки калеки. И возвращаются к голосу бывшего Хранителя складов.
— …испанцам пересылать… придушить…
Хрипы калеки из горлышка птицы всё страшнее и страшнее. Еще страшнее, будто в последней агонии. Но…
Нежданно тонкий звонкий голосок.
— Черный Пит!
Не слова живой девочки, сидящей теперь рядом с украшенной Иерихонской розой, а ее голосок из горлышка птицы.
— Черный Пит… Мамочка… был здесь…
Так похоже, что сама Анетта в изумлении.
— Умница, Карл! Столько говорить тебя учила, но ты все молчал! А теперь…