Театр тающих теней. Под знаком волка

Но не уходила. Себе объясняла, что у нее коллекция и эта коллекция того стоит. Но…

Несколько лет назад психолог, к которой Даля всё же дошла на консультацию, как-то разложила все по полочкам. И она поняла — Олень как фигура отца. Классического в отечественной традиции — наорет, но и защитит. Оленем замещала рано потерянного отца.

Все эти десять лет Олень старел, сам того не замечая — если предложение собрать коллекцию ей делал весьма современный, хотя и не молодой по ее тогдашним представлениям, сорокапятилетний мужик, то теперь он старел быстрее своего возраста. Внешне оставаясь вполне красавчиком — ни одного седого волоса в роскошной шевелюре. Но…

Но все ее обиды на Оленя не стоят ничего по сравнению с непреложным фактом — коллекцию уничтожат. Ровно через пять дней.

На мировой рынок она ворвалась такой же непуганой девочкой, как и в окружение бывшего олигарха — еще не ясно, в какой банке пауков больше. Не зная художественных коллекционерских, музейных и прочих раскладов, не разбираясь в бесконечных интригах, тем более не уступающих интригам при дворах королей.

Коллекционеры, маклеры, искусствоведы, галеристы — мир искусств и мир интриг, возведенных в степень искусства. Вхождение в мировую элиту баеров оказалось погружением в бассейн с голодными акулами. Которые ее вот-вот сожрут, уже разинули пасть.

Мир, где все улыбаются друг другу с бокалами «Кристалла» в руках и все готовы всех задушить.

Мир большого искусства, больших денег, непомерно большого эго — и совсем юная девушка двадцати с небольшим лет.

Но и там выжила. Заработала имя. Собрала коллекцию. Чтобы потерять все теперь.

На выставке «Из коллекции Алексея Оленева» в Генте, которая должна была спокойно переехать в Лиссабон и открыться в музее Гульбенкяна, представлены найденные Далей ранние работы Вулфа — и те, что странным образом обнаружились в бабушкиной квартире после ее смерти и за попытку атрибуции которых ей зарубили курсовую на третьем курсе, и новые, найденные ею в Европе и приобретенные для коллекции позже.

Какие-то подписаны SavVa, какие-то кириллицей Ан. Волков — таких автографов Вулфа раньше не встречалось, но Даля уверена, что это точно ранние работы из ставшего позже культовым цикла «Театр тающих теней». Будто позже гений повторял сам себя уже на новом уровне, точно цитируя себя раннего.

Препод тогда не понял, что найденное ею оригинал, самоцитатой которого являются великие работы Вулфа, а не «дешевая копия какого-то бумагомарателя». Больше к нему на пары Даля не ходила. Если препод не видит разницу между бумагомарателем и гением в его зародыше, зачем такой препод нужен?

Она странным образом была абсолютно уверена, что это точно работы Вулфа. Найденные на антресолях в квартире бабушки — у кого теперь спросишь, откуда они взялись, может, кто-то из предков купил когда-то за копейки у юного Вулфа еще до его эмиграции, или иначе как-то к ним попали. Еще совсем незрелые. Но живые. С вулфовской энергией. Завораживающая красота. И сила. И мощь проступают с этих листов.

Волна накрывает старый город, старую жизнь, сметая их с лица земли, но на самой верхней точке волны, как в волшебном зерне, зарождается новая жизнь и новый город, поразительно похожий на Петроград.

Волк в прыжке вонзается в горло зверя, только зверь этот отчего-то в матросской тельняшке.

Ветер разметает листья деревьев, листы бумаги, маленьких девочек, и женские руки силятся поймать, уловить, собрать всё разлетающееся воедино. На пальце кольцо с желтым прозрачным камнем.

Матросы, торговки, блатные с фиксами, проступающие из ниоткуда фигуры и линии. Алые губы, превращающиеся в кровавое солнце на закате. Театр теней. Тающих в этой чужой, непонятной для всех жизни. Водоворот русской революции и Гражданской войны, почти иллюстрации к «Двенадцати» Блока.

Даля была абсолютно уверена, просто знала, что это Вулф — и всё! И доказывала. Уже с применением всех накопленных знаний и новейших технологий — анализ почерка, угла наклона, движения кисти при рисунке, с применением только входящих в моду технологий Big Data всех возможностей нейросетей.

Доказала. Мир ахнул. Выставка открылась с большой помпой! Владельцу Оленеву простили страшное прегрешение, что он русский, и буквально воспевали в каждой рецензии, каждом блоге, каждом репортаже, что он своей коллекцией вернул миру шедевры.

Кроме Вулфа ей удалось атрибутировать портрет королевы Изабеллы Клары Евгении работы фламандца Адриана Брауэра.

И даже замахнуться на невероятное! Портрет рыжеволосой женщины, изображенной около мольберта с кистью и палитрой в руке, а на мольберте явно набросок одной из известных картин Ван Хогволса. За эти годы Даля скупила для коллекции всего Ван Хогволса — благо он не Вермеер, ценится не так высоко. Эта работа считалась «Портретом жены художника» — сунул живописец ей кисти в руки — позируй, домохозяйка, не всё же тебе у котлов и горшков стоять. Но…