Читаем Театр тающих теней. Словами гения полностью

Отдельная благодарность моему коллеге журналисту Ринату Валиулину, который помог мне и проследил, чтобы в португальских главах этой книги не было оплошностей.

Хотя, дорогой читатель, и это еще не все. И у нас с вами остается тетрадь, найденная в проржавевшей коробке от детской железной дороги, которую Ленька под присмотром бабушки достал из тайника под крымским утесом.

Тетрадь Анны.

Тетрадь Анны, найденная Далей в жестяной коробке от детской железной дороги

«Готика крымских скал…»

Готика крымских скал

Вместо короны на детство.

Непостижимо наследство —

Солнца империал.


Дан тебе Вечный город —

Твой ближних гор Рим.

Как подобающе горд он,

Но покоряем. Горим


Вместе желанием таинств.

На портике склона колюч

Репейника башенный ключ

В руку — дворец обитаем!


И нет наследней меня,

Нет пред-счастливее в мире

На эти двадцать четыре —

Срок — августейшие дня!

«Я — девочкой, не ведавшей обид…»

Я — девочкой, не ведавшей обид,

Всего, что будет, контурным наброском,

Не в сказочном саду Семирамид

Искала свой приют — в тиши Форосской.

Я, странницей на поиски друзей

Отправлена, забыла наставленье,

Что мир стабилен, а его смещенье

Поддерживает равенство ничьей.

Я — нищенкой на пиршестве чужом,

Я — королевой на балу удачи,

Я — остротою, лезвием, ножом

Явилась лету первому в придачу,

Когда рассвет, в раздумья погружен,

Бродил вокруг Тесселиевой дачи.

Я на твоих руках попала в храм,

Что на горе в Крыму забыл Спаситель.

Не верите — апостолов спросите,

Что с радостью позировали нам.

Но сохранился только негатив

Того, что храм венчал, должно случиться.

И мы теперь вовек не обратим

К их вере наши суетные лица.

Мы, может быть, не встретимся с тобой,

Или, скорей, сойдутся наши тени.

Я так хочу, чтоб в мир карьер и лени

Ты взял с собой тот искренний прибой,

Что нашим стать — он гордый — не посмел

И окатить любовью, как волною.

Но в восхожденье к праведности дел

Осталась я нехоженой тропою,

Ушедшей в сторону от твоего пути.

Я — календарь, не знавший брачной даты.

Но день придет, и скажешь ты когда-то:

Мне без тебя до храма не дойти.

Не я виной — решеньем судии

На острый нож легла приличий вата.

Нам, не проснувшимся в объятьях рос,

Нам, не посмевшим это думать даже,

Оставит свою легкую поклажу,

Свою надежду сводник наш Форос.

Жалеешь? На поклон назад приму,

Позволю замолить свои проступки.

Но в быстротечности тяжелой ступке

Столкла былое для чернил перу.

И развела в густом растворе слез,

Что солью породнил меня с морями,

А все, что не придумалось меж нами,

Форос оплатит, как античный Крёз.

Но не захочет оценить наш вид

Парк, где сошлись, нам не прощавший лоска,

Где появилась контурным наброском

Я — девочкой, не ведавшей обид.

«Не стоит так вымучивать слова…»

Не стоит так вымучивать слова —

Они живые.

С тобою мы планеты полюса —

Совсем чужие.

Не стоит так изнеживать тоску

И сердце ранить.

Не стоит так изламывать строку

Тебе на память.

«Та улица пустынна и грустна…»

Та улица пустынна и грустна,

Как хруст листвы осеннего погоста.

И кажется, все в жизни так непросто,

Особенно добраться до утра.


Как призрачны мечтанья и тихи.

Безликое природы состоянье.

Рассвет всегда прелестней увяданья,

Но муки пред восходом не легки.


Как белизна бумажная трудна,

Хотя она души лишь отраженье,

Пустых страданий беглое сожженье

На пламени тетрадного листа.


А хочется мне написать стихи,

Где жизнь простую отражают строки,

Любви не ограничивая сроки,

Не забывая тех, кто далеки.


Мне хочется нанизывать слова,

Как ягоды, рассыпанные летом,

И что-то тихо бормотать про это

До самого янтарного утра.


Как улица пустынна и тиха.

Безликое природы состоянье.

Рассвет всегда прелестней увяданья,

Но как дожить до нового утра?

«Нарциссы-актрисы…»

Нарциссы-актрисы

Играют невинность.

И белый их абрис,

И контуров длинность.

И кроткость принцессы,

И взгляд непорочный.

Но знаю — нарциссы

Целуются ночью.

«День дождя…»

День дождя —

От покоя до вихря два шага.

Нет зонтам —

Пусть напьется всей влагой рубаха!

Тополя —

Мокрая сонность дерев.

Пьет земля,

Условность любую презрев.

Добрый дождь —

Беспокойный водоворот.

Листьев дрожь

Дирижирует каплями нот.

Гроз всех бог

Разложил на небесном пюпитре

Легкость строк

И в бушующей музыки титры

Ввел меня.

И смонтировал с кодою грома,

Все маня

Из удушливой кроткости дома.

И сирень

На площадке в ряд с мокрым бельем.

Думать лень.

Мы послушаем с нею вдвоем

Отплеск рифм,

Что летят с ливня струн на бумагу,

Молний риф

Прочертил в них восторг и отвагу.

Смолк финал.

Отряхнулись в своих гнездах птицы.

Ты узнал

Всей земли настоящие лица.

«Мне плохо. Тишина мертва…»

Мне плохо. Тишина мертва,

Как стылость зимнего асфальта,

И заунывность контральто

Свербит бессмысльем бытия.


Мне плохо. Клавиш дряблый стук

Остаток мыслей разворочит

И все грозит преддверье ночи

Испортить трезвостью разлук.


Мне плохо. Истинность высоко

В ответ, забившись тетивой,

Стрелу отпустит — «Я не твой.

Хоть и ничей». Но что ж… Мне плохо.

«Пробую крылья на взлет…»

Перейти на страницу:

Похожие книги

Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах

Кто такие «афганцы»? Пушечное мясо, офицеры и солдаты, брошенные из застоявшегося полусонного мира в мясорубку войны. Они выполняют некий загадочный «интернациональный долг», они идут под пули, пытаются выжить, проклинают свою работу, но снова и снова неудержимо рвутся в бой. Они безоглядно идут туда, где рыжими волнами застыла раскаленная пыль, где змеиным клубком сплетаются следы танковых траков, где в клочья рвется и горит металл, где окровавленными бинтами, словно цветущими маками, можно устлать поле и все человеческие достоинства и пороки разложены, как по полочкам… В этой книге нет вымысла, здесь ярко и жестоко запечатлена вся правда об Афганской войне — этой горькой странице нашей истории. Каждая строка повествования выстрадана, все действующие лица реальны. Кому-то из них суждено было погибнуть, а кому-то вернуться…

Андрей Михайлович Дышев

Детективы / Проза / Проза о войне / Боевики / Военная проза