Театр тающих теней. Словами гения

Собрание и не думает заканчиваться, теперь соседи вопят про безопасность и незаконное ограничение их прав. Пишу консьержке сообщение с вопросом, кому принадлежат арендованные мною апартаменты. И получаю ответ:

«Так Марии-Луизе же».

И в ответ на мое недоумение поясняет:

«У них здесь одни апартаменты, записанные на отца, в которых они останавливаются, в блоке “А”, а в блоке “С” Мария-Луиза специально для сдачи в аренду купила».

Получается, что Лушка под видом спама прислала моему благоверному рекламу «Барракуды», надеясь, что он клюнет. И он клюнул. Только не для себя, а для меня.

Не повезло ей. Но как мы совпали по времени?

В псевдорекламе, которую она прислала, подобие постера со специальным предложением — «Проведи август в “Барракуде”!». То есть она знала, что сама приедет в августе, и надеялась совместить приятное с полезным, и моего мужа увидеть, и что-то про «дело Эвы Торреш» узнать. Что же там за дело?

Предположим, с совпадением, как в одном месте в одно время оказались я и Лушка, разобрались. Профессор Жозе — сестры Торреш — агент Тиензу — Герой Революции относительно понятно. Сгорбленный отец приехал, когда о смерти дочки узнал.

Что с остальными? Кто здесь «остальные» — приемные дети богатой Марии? У них здесь апартаменты, а у щедрой мамочки вилла.

А британский отставной адмирал? Он кто? А голландцы? А этот появившийся только сегодня неприметный мужчина, который кажется мне знакомым?

Начнем по порядку. Адмирал! Как, Мануэла говорила, его фамилия? Кинг? Да, кажется, Кинг. Адмирал Томас Кинг.

Поищем, «Гугл» нам в помощь!

Вбиваю имя в поисковую строку и, еще не успев открыть ссылку на «Википедию», в появившихся нескольких строках описания читаю: «…родной сын Казимиру Монтейру, агента ПИДЕ, задействованного в ряде политических убийств, таких как операция «Осень»».

Родной отец британского адмирала вместе с Тиензу душил мать Профессора Жозе?

А если это Адмирал Кинг прибил Профессора Жозе за то, что тот прибил подельника отца?

Двадцать четвертое апреля (продолжение)

Эва

Лиссабон. 24 апреля 1974 года

21:20

— Не надо кричать. Напугаете весь дом.

Медленно отпускает руку.

— Вы?! Что вы с ними сделали?!

— С кем? — искренне не понимает главный убийца страны. — А-а! С той стенографисткой с внучкой. Ничего. Поехали наверх. Зачем мне они?

Эва пытается рвануться обратно к лестнице, бежать наверх, чтобы убедиться, что он не врет. Что лифт не откроется на ее этаже с двумя трупами самых близких ей людей. Но Монтейру только одну руку от ее рта убрал, второй крепко держит ее за предплечье — не вырваться.

— Я не ваша дочь.

— Не моя… Тогда я другую Каталину подмял. Эта, — кивок головой вверх вслед уехавшего лифта, — слишком тощая тогда была. Не позаришься.

Что делать?!

Как не пустить его наверх? Как продержаться, пока приедет Витор или пришлет за ней…

— Что вам нужно от меня?

Беспалый убийца отпускает руку.

— Ничего.

— Ничего?! Поэтому вы ведете слежку за мной с конца декабря?!

— Сначала и вправду думал, что ты моя дочь. Смотрел, какая ты.

— Но я не ваша. И что теперь?!

Смотрит. Внимательно смотрит глаза в глаза. Первый раз она видит глаза убийцы так близко. Мутные. С желтоватыми белками.

Так же ему в глаза смотрели и те, кого он убивал?! И это было последнее, что они видели в жизни? Сколько их?

Смотрит. Не отводит глаза. Начинает говорить первой:

— У вас ничего не выйдет.

— Тебе не надо ехать на телестанцию.

Монтейру уже и про телестанцию знает?! Разговор с Витором слышал? Шпионы проникли в «заговор капитанов»? Или мать права и прослушка в этой стране стоит везде?

— У вас ничего не выйдет.

Эва осторожно шевелит затекшим от давления сильной руки плечом. Будет синяк. Опять на воскресный концерт открытое платье не надеть, костюмерша Роза решит, что Луиш ее бил, будет причитать. Какие глупости волнуют ее сейчас, когда ее могут убить, заговор Витора и его капитанов может провалиться, их всех могут арестовать. И посадить, как отца, на много лет, и никакого воскресного концерта…

— Не надо на телестанцию тебе ехать.

— Режим, которому вы служите, рушится. Со мной или без меня.

— Ты тоже ему служишь…

И ведь он прав. Всегда визировала у правительственного цензора все тексты. Читала в эфире правительственные сводки и пропагандистские сообщения. Что это как не служба режиму?

— Не по работе я здесь. Послушай меня! — говорит Монтейру. И дальше, кашлянув, каким-то другим голосом: — Не надо тебе туда. Не надо. Не ровен час.

Убийца заботится о ней?!

Монтейру отпускает ее плечо. Совсем отпускает. И идет к двери подъезда.

Останавливается. Оборачивается. Так странно смотрит. Как смотрел бы отец на выросшую дочь, если бы она только знала, как смотрят отцы.

— Сам всегда успею уйти. А тебе не надо.

И выходит.