Театр. Том 2

Что до слога, то он в этом сочинении более возвышен, а стих, бесспорно, более торжествен, чем в любой другой вещи из написанных мною. Заслуга тут не только моя: я перевел из Лукана все, что, на мой взгляд, подходило для моего сюжета; не постеснявшись обогатить нашу словесность за счет ограбления Лукана, я попытался и в остальном так усвоить его манеру мыслить и выражаться, что на всем привнесенном в пьесу мною самим лежит отпечаток его гения, и оно не совсем недостойно считаться заимствованием у него. Разбирая «Полиевкта», я уже сказал все, что мог, о признаниях Клеопатры Хармионе во втором действии; мне остается лишь добавить несколько слов о рассказах Ахорея, которые всегда признавались несомненной моей удачей. Я не собираюсь оспаривать мнение публики и хочу только привлечь ее внимание вот к какой еще подробности: и тот, кто рассказывает, и те, кто ему внимает, пребывают в спокойном расположении духа, а значит, у них довольно терпения, чтобы договорить и дослушать до конца. Меня упрекали в том, что рассказ в третьем действии, на мой вкус, наиболее удавшийся, обращен к действующему лицу, которому не подобает выслушивать его; но хотя Хармиона всего лишь прислужница Клеопатры, ее можно считать наперсницей царицы, нарочно посылающей Хармиону расспросить вестника, в то время как она сама с приличествующей ей гордостью не выходит навстречу Цезарю, а ждет, пока он первый явится к ней в покои. К тому же выход Клеопатры разрушил бы все дальнейшее построение третьего действия, и я был вынужден спрятать ее с помощью театральной уловки, а для этого найти в развитии интриги предлог, достаточно почетный для Клеопатры и достаточно надежно маскирующий ухищрения драматического искусства, в угоду которому я воспрепятствовал ей лишний раз выйти на сцену.

ЛЖЕЦ

КОМЕДИЯ

^{40}

Перевод М. Кудинова

ПОСВЯЩЕНИЕ

Милостивый государь!^{41}