Театральная история

— Я, конечно, был бы рад поделиться с телезрителями своей новой мечтой, но, знаете, Юлечка, она как-то не успела во мне сформироваться к сегодняшней нашей встрече. — Андреев чуть наклонил голову, как бы отвечая на невидимые аплодисменты. — Так что давайте отложим этот вопрос на следующий раз. А пока я приглашаю всех на премьеру. Будет ярко. Незабываемо.

— Спасибо, спасибо, дорогой Сильвестр Андреевич, — с явным облегчением затараторила, Юлия, по экрану поплыли титры, зазвучала музыка и началась программа “Джунгли: посторонним вход воспрещен”.

Ипполит Карлович и отец Никодим, не в силах оторвать взгляда от телевизора, смотрели, как львица нападает на буйвола, как прыгают обезьяны с лианы на лиану, как поднимается во весь свой страшный рост кобра, а индусы, улыбаясь, рассказывают, что частенько на их машины в горах нападают тигры. Поэтому они всегда ездят вдвоем.

— Ты что-то понимаешь. Отец Никодим?

— Да что же, что же тут непонятного! Это фиаско.

— Вот это слово получше. Чем раньше. Но я не о том. Почему они вдвоем. Против тигра не боятся? То есть два индуса. Равны. Одному тигру. Что ли?

— Это мы с вами завтра в театре будем, как два индуса в джунглях.

— Да не страдай. Дорожное происшествие назревает. Чует мое сердце.

Отец Никодим посмотрел на Ипполита Карловича с испугом. Тот расхохотался — так, как умел только он: властно, протяжно, с тяжелыми, мрачными паузами.

…В половине второго ночи агентство “РИА-Новости” передало с пометкой срочно: “Вчера в 23.40 знаменитый актер театра и кино Сергей Преображен-ский погиб в автокатастрофе. На месте аварии работает следственная группа. Наш корреспондент дозвонился до Сильвестра Андреева, художественного руководителя театра, где великий актер работал в последние годы. Но режиссер был так шокирован, что отказался поверить в произошедшее”.

“Что же ты. Милый мой… — Ипполит Карлович мелко отхлебнул чай из металлической походной кружки. Сильвестр стоял в двух шагах от него и молчал. — Думал. Что держишь Бога за бороду? На мои деньги хотел. Плеть купить. И меня же. Ей выпороть. Мечтатель… — Ипполит Карлович отхлебнул снова. Тихо, бережно поставил кружку на край стола. — Теперь его смерть и на твоей совести. А ты думал. Я тебя? Разобью? Смешно. Но ты. Страдай в меру. Помнишь ведь. Что отец Никодим говорил. Христос. Воскрес. Из мертвых. Смертью смерть. Поправ. И сущим во гробех. Живот. Даровах”.

Сильвестра выбросило из сна. Всем своим — с головы до ног — заболевшим телом, он вспомнил, что случилось вчера. “Нет. Не верю”, — прошептал Сильвестр и почувствовал, что у него соленые губы. Провел ладонью по лицу — оно было в поту. Даже в усах гнездились капли. “Человеческая роса”, — подумал Сильвестр. И снова: “Не верю. Нет”. Он вспомнил, как отец Никодим оглашал храм: “Что мы чувствуем, когда умирает наш близкий? Мы кричим: “Нет!!!” И в этом крике больше истины, чем в смирении, которое наступает вскоре. Ибо зачем же смиряться с несуществующим?” Сильвестр подумал: “А несуществующий — это ведь Сергей”.

Нет.

Ну, нет же.

Из-под подушки раздалось глухое жужжание. Мобильный. Странно. Сильвестр уже много лет не клал его рядом. С того времени, когда он, молодой режиссер, днями и ночами ждал звонков с предложениями хоть что-то хоть где-то поставить. Правда, тогда не было мобильных, и начинающий режиссер Сильвестр Андреев ставил возле кровати старый, в трещинах, телефон. “Значит, — начал соображать Сильвестр, — после вчерашнего катастрофического звонка, который, дай Бог, мне приснился, после этого звонка я свалился в постель?

А разделся когда?” — недоумевал он, приподнимая одеяло. Посмотрел на экран мобильного.

Время — полвосьмого утра. Сорок семь неотвеченных вызовов. Значит — правда.

Сильвестр медленно поднялся с кровати. Вышел на балкон. Зимний холод окружил кожу, пробрал до костей, а он смотрел в наливающееся светом небо, и не было мыслей, и не было чувств. Жена вышла и молча протянула ему пальто. Ушла. Значит — правда.

Сильвестр покорно надел пальто, хотя холод его совсем не тревожил. Смотрел в небо, смотрел на снег, смотрел на машины и людей. Он чувствовал только изумление: нет ни боли от утраты, ни дрожи от холода.

Часы на мобильном показали восемь. Сильвестр решил вернуться в комнату. Потянул дверь на себя. Закрыта изнутри.

Стал стучать — жена не слышала.

Стал кричать — жена не слышала.

Редкие прохожие видели, как усатый человек на балконе второго этажа, в пальто, наброшенном на полуголое тело, стучит в дверь, громко и гневно зовет кого-то, выкрикивает какие-то требования и вроде бы даже угрозы…

— Извини, извини, — забормотала жена, открывая Сильвестру. — Ты что, забыл, в какую сторону дверь открывается?

Жена изумилась — лицо Сильвестра, стоявшего на таком морозе, было усеяно каплями пота. Но изумление мгновенно сменил страх за мужа. И она повлекла его на кухню, причитая, что сейчас будет поить его горячим чаем, что никуда не пустит сегодня, что хочет отдыха для него и себя… что сейчас будет поить его горячим чаем, что никуда не пустит сегодня, что хочет отдыха для него и себя…