Театральная история

Сильвестр помрачнел. Сел в кресло. Посмотрел на господина Ганеля с тяжелым недоумением. «Зачем ты об этом? — прочел его мысли телепат. — Мы что, должны сейчас пасть друг другу на грудь? И горько причитать — вот это был артист, кого мы потеряли, какой талант…»

— Извините, не понимаю, зачем я так сказал. Совсем о другом хотел, это вырвалось спонтанно, само, без ведома, — залепетал господин Ганель.

Он действительно хотел говорить о другом. Но постоянно думал о той аварии еще и потому, что его мучили слова Сергея, которые тот презрительно крикнул в церкви: «так могло поступить только мстительное убожество!» Эти слова оказались последними, которые Преображенский сказал господину Ганелю. После этого, в течение нескольких недель, Сергей только вежливо здоровался с ним на репетициях.

— У меня для вас подарок! Вот это я хотел сказать!

— Подарок? Ты знал?

— Сильвестр Андреевич, я же…

— Ты же телепат. — Андреев показал господину Ганелю на стул. — Садись.

Господин Ганель присел. Посмотрел робко. Было видно, что он принимает важное решение.

— Хорошо сидим, — сказал Сильвестр после минуты молчания.

Ганель протянул Сильвестру тонкую пачку бумаги. Десять листов. Андреев взглянул на заголовок. На первой странице огромными буквами было напечатано «Изгнание Ганеля». Взгляд Сильвестра потребовал объяснений.

— Здесь ваша речь слово в слово. Я тогда был оскорблен, унижен, но чувствовал, что передо мной открывается новый мир. И мне не войти туда по-другому.

— Здесь не только ваша речь, но и мои чувства. Все чувства, которые вы пробудили во мне. — Он подумал и добавил почти шепотом: — Знаете, я никогда так много не чувствовал.

Сильвестр взял бумаги. Открыл первый лист. Большими буквами было напечатано: «Вчера я услышал историю настолько печальную, что, возможно, поэтому и наступила осень».

Начало второго листа: «Так не может долго продолжаться в жизни существа, которое никогда не встанет вровень с другими — с теми, кто его вроде бы и принимает и привечает».

Начало третьего: «Он оттолкнулся от берега башмачками с загнутыми носами и изящными бантами, погрузил голову под воду и… его парик поплыл к центру пруда».

Начало четвертого: «Подчиняться вдохновению — очень рискованно. Но мы обязаны экспериментировать с нашими душами — иначе какие же мы артисты?»

На этом цитирование речи Сильвестра заканчивалась. И дальше мелким шрифтом шло описание чувств господина Ганеля. Долгая, богатая история его чувств на протяжении службы у Сильвестра. Подготовка интермедии, которая так и осталась невоплощенной. Разговоры в этом кабинете.

Андреев был ошеломлен.

— Знаешь, Ганель, — сказал он, — что написано на воротах Дантова ада?

— Не бывал, — без улыбки отшутился карлик, неотрывно глядя на Сильвестра.

— Там написано: «И меня создала вечная любовь».

— Почему вы это?

— Для тебя ведь это был ад.

— Какая же любовь без ада? — улыбнулся карлик. — И вы ведь тоже создали его для меня не без любви.

Андреев крикнул:

— Света!

Сцилла Харибдовна вбежала в ту же секунду — изнывая от ревности, она подслушивала под дверью.

— Света, принеси нам, пожалуйста, шампанское и два бокала.

Грустная секретарша ушла выполнять поручение.

— Ганель. Я должен тебе сказать. В свою новую театральную жизнь я не возьму никого из прошлого.

— Сильвестр Андреевич, я это знаю.

— Ах да!

— Вы все время забываете, — улыбнулся Ганель. — Обидно даже.

Светлана вошла. На подносе — шампанское и три бокала. И Сильвестр, и господин Ганель почувствовали себя неловко.

— Света, садись сюда, — показал Сильвестр на свободное кресло. — Ну, друзья мои… — Андреев открыл бутылку, она весело чпокнула, и шампанское заискрилось и облило режиссеру пальцы и побежало вниз — от горлышка к подносу. Светлана подставила свой бокал, потом еще два. — Друзья мои, с вас тост.

Светлана и господин Ганель смотрели друг на друга, смотрели на Сильвестра, и слова не шли к ним на помощь.

— Ну что, без тоста? — видя их смущение, спросил Сильвестр. — Главное ведь чокнуться.

В тишине раздался звон бокалов.

Позови карлика, он всех прогонит зеленой туфлей

Наташа набрала эсэмэс. Отправила Александру: «Завтра в одиннадцать панихида в театре. Ты же знаешь? А потом?»

«В два отпевание в церкви», — ответил он.

«Ты пойдешь?»

«Конечно. А ты?»

«Тоже».

«У тебя есть платок?»

«И не один. А какой нужен?»

«Тебе все идут. Бери любой. Только потемнее».

«Я не о том, как я буду выглядеть!»

«Ну тогда я об этом… До завтра тогда, Наташа».

«J».

И, немного подумав, она спешно отправила:

«L».

В этих эсэмэс заключалась такая огромность надежды, что Саша позволил своей мысли лишь слегка прикоснуться к ним. Он положил мобильный под подушку. Вдруг подумал, что за эти странные, страшные и счастливые месяцы так и не сменил звук будильника. Мобильный нахально кукарекал каждое утро. Вдруг Саша подумал, что, если он сменит мелодию прямо сейчас, это станет обозначением черты, которая разделила его жизнь — до Сергея и после него. Через минуту петух был уничтожен.