Театральная площадь

— Теперь нападение. — Петрович взял со стола какой-то лист. — Мы проверили по спискам всех, кто не явился на работу в театр после того, как ты, Ваня, отбился от нападавшего и ранил его. Итого девять человек, из них четыре женщины. Пять человек больны гриппом, одна в роддоме, один человек умер, один в больнице с перитонитом, один попал под машину и тоже находится в больнице.

— А кто умер? — быстро спросил Опалин.

— Гример Беседин. Но у него нога сорокового размера и нет ран на теле.

— Женщин, я думаю, можно сразу исключить, — заметил Антон. — Все-таки сорок третий размер…

— Исключить можно, но не сразу, — осадил его Казачинский. — В жизни всякое бывает. Тем более если в деле замешан не только убийца, но и кто-то еще…

— Кто лежит с перитонитом? — спросил Опалин, обращаясь к Петровичу.

— Главный осветитель Осипов.

— А под машину кто попал?

— Володя Туманов.

— Это интересно, — пробормотал Опалин. — Его можно допросить?

— Пока нет. Но эти, как их, балетные туфли у него на сорок третий размер. Я проверял.

— И есть рваные раны на теле? — встрял Антон.

— Там разные раны есть, — сухо ответил Петрович. — Как тебе версия: он напал на тебя, ты его ранил, он понял, что ты его вычислишь, и в отчаянии бросился под машину?

Володя Туманов. Друг Павлика. Мог ли он ненавидеть Вольского настолько, чтобы принести в жертву этой ненависти своего друга? Опыт подсказывал Опалину, что как раз друзья способны иногда переходить в категорию врагов. Но не мог же Володя рассчитывать занять место Алексея после того, как премьера арестуют!

— Там что-то личное, — сказал Опалин вслух. — Эта девушка из кордебалета, Елена Каринская, которая покончила с собой… Вот что, Юра…

Зазвонил телефон, стоящий на столе. Опалин досадливо сморщился и схватил трубку:

— Оперуполномоченный Опалин слушает.

— Твердовский. Зайди ко мне. Срочно.

По голосу начальника он понял, что случилось что-то серьезное, но по телефону уточнять не стал, а лишь сказал, что сейчас будет.

— Юра, тебе поручение, — объявил Опалин, повесив трубку. — Найди родителей Каринской, братьев-сестер, тех, кто хорошо ее знал. Меня интересует вот что: кто в театре был в нее влюблен. Кто… как это сказать… из-за нее мог потерять голову. — Он коротко выдохнул. — Само собой, расспроси и про Туманова, но аккуратно. Адреса и прочие подробности у Петровича.

— Туманова не было на репетиции, когда отравили Головню, — сказал Антон ему вслед.

Опалин остановился у самой двери. Обернулся.

— Он в буфете был! — неожиданно объявил он. — Вот в чем дело. Потому мы и не могли понять, как яд мог попасть в кофе… А его в буфете подбросили. Не в зале, а в буфете, где готовили поднос…

— Послушай, это вздор! — рассердился Петрович. — Откуда Туманов мог знать, что Головня возьмет именно эту чашку?

— Он не знал. Ему было все равно, кто умрет, — Головня, Касьянов или Бельгард. Главное, что убийство будет громкое и его не оставят без внимания. — Опалин мотнул головой, словно отгоняя досаждающую ему муху. — Ладно, я пошел…

В кабинете начальства Твердовский, не вставая, метнул на Опалина хмурый взгляд и даже не предложил присесть, что для него было крайне нехарактерно. Такое поведение говорило о многом, и мысленно Иван приготовился к худшему.

— Большой театр — твое ведь дело, да?

— Мое, — ответил Опалин, которого немного покоробила такая постановка вопроса.

— Тогда вперед. — И Твердовский протянул подчиненному ордер на арест гражданина тысяча девятьсот третьего года рождения Алексея Валерьевича Вольского.

— Послушайте, Николай Леонтьевич… — начал Опалин.

— Нет, это ты послушай, — с раздражением перебил его начальник. — Ты ведь с самого начала подозревал его, отчего же не задержал? Испугался? Зря. Ты же знаешь: я бы тебя прикрыл. Да и не такая уж он важная птица, маршал Калиновский за ним не стоит…

— Но…

— Сегодня, — не слушая его, продолжал Твердовский, — был найден еще один труп. Модестов Ефим Афанасьевич тысяча девятьсот тринадцатого года рождения, премьер Большого театра. Ему проломили голову недалеко от его дома на Остоженке, где также живет кто? Правильно, гражданин Вольский. И знаешь что еще? По показаниям свидетелей, Вольский был последним человеком, который разговаривал с убитым. Они столкнулись на улице и обменялись парой резкостей. В конце Модестов удалился, посмеиваясь, но до дома не дошел. И знаешь что? Я никогда не говорю таких вещей своим людям, но, Ваня, это ведь ты виноват, что он погиб. Надо было сразу же брать Вольского.

— Даже если он ни при чем? — вырвалось у Опалина.