Театральная улица

Наш сезон в Монте-Карло часто следовал за гастролями Шаляпина. По соглашению с дирекцией императорских театров он участвовал в определенном количестве спектаклей в Москве и Петербурге в разгар сезона, а все остальное время пел в столицах Европы и Америки. Когда он приезжал в Петербург, я старалась не упустить возможности послушать его, а после спектакля мы часто ужинали вместе. Никто из слушавших Шаляпина на сцене не мог бы заметить в нем и признака нервозности, но те, кто видел его за кулисами, знают, как сильно он нервничал, почти теряя над собой контроль. После спектакля он с радостью расслаблялся, болтал приятные глупости, обращался к официантам выразительным речитативом, иногда рассказывал о превратностях своей судьбы в прошлом, о жизни среди бурлаков на Волге и о первых шагах на сцене. Он начинал в маленьком провинциальном театре, игравшем главным образом на ярмарках. Хотя его первая роль состояла всего из двух строчек, Шаляпин, впервые очутившись перед публикой, дрожал от страха и умудрился перепутать даже эти две строчки. «Но это ничто по сравнению с той взбучкой, которую устроил мне после представления антрепренер – бац в одно ухо, бац – в другое!»

Со времени своего первого успеха, раскрывшего в полной мере его гениальность как актера и певца, Шаляпин слышал и читал о себе только в высшей степени похвальные отзывы, но тем не менее он всегда просил критиковать его. Я помню одно его возвышенное воплощение роли Бориса Годунова; по-моему, он еще никогда не был столь велик в сцене смерти. Я тайком вытирала глаза и испытывала некоторое раздражение по отношению к человеку, сидевшему со мной в ложе и не отводившему глаз от партитуры. Тем же вечером мы встретились у Кюба; Шаляпин явно нервничал, словно с нетерпением кого-то ждал. Вошел Михаил Терещенко, впоследствии министр иностранных дел в правительстве Керенского, и Шаляпин окликнул его:

– Скажи, Миша, как насчет сегодняшнего вечера? Все было в порядке?

И, только получив заверения от Терещенко, пользовавшегося репутацией человека, имеющего абсолютный слух, что все было в порядке, Шаляпин ожил и в порыве хорошего настроения принялся импровизировать посвященные мне стихи:

Египетские девы с миндалевидными глазами

Дары нарда и мирра приносят…

Но ему никак не удавалось зарифмовать вторую часть о себе, поющем хвалу в мою честь у подножия пирамид. Он по-прежнему принимал позу комического ухаживания за мной, как в день нашей первой встречи в Эрмитаже, но я уже не робела в его присутствии.

В 1911 году Шаляпин надолго задержался в Монте-Карло после окончания гастролей. Мы встречались по многу раз в день в самой оживленной части Монте-Карло, на веранде «Кафе де Пари»; часто собирались там после спектакля вчетвером – Шаляпин, Дягилев, Нижинский и я. Он находился тогда в состоянии жесточайшей депрессии и испытывал некоторое облегчение, когда мог говорить о предмете, причинявшем ему огромную боль в то время. Поклонники Шаляпина в России разгневались на него за поступок, который сочли отступничеством от либеральных идеалов. Этот эпизод, временно навлекший на него непопулярность, казался настолько нелепым, что, несмотря на свои симпатии к Шаляпину, я была рада услышать его собственное объяснение происшедшего. Это случилось в Мариинском театре во время бенефиса хора. На спектакле присутствовал император, и произошла демонстрация патриотических чувств: в перерыве поднялся занавес, и вся труппа с Шаляпиным во главе исполнила национальный гимн. Внезапно Шаляпин опустился на колени, а вслед за ним и все остальные преклонили колени перед его величеством. Император стоял бледный, явно растроганный. Мне показалось, что этот момент был исполнен какой-то возвышенной красоты. Либеральная молодежь, на чьих собраниях Шаляпин обычно пел гимны свободы, неистовствовала, обвиняя Шаляпина в лицемерии.

– Я не лицемерил; я сам не знаю, как это произошло, – сказал Шаляпин, и его смущенный, полный замешательства взгляд лучше, чем любые слова, сказанные в оправдание, реабилитировал его. Великий артист, обладающий повышенной чувствительностью, вполне мог спонтанно поддаться воле внезапно охватившего его чувства.