Театральное эхо

Итак, верить людям и вечно ошибаться или не верить им? Вампилов смотрит на жизнь прямо, честно, не отводя смущенно глаз в сторону. Поэтому его драматургия внутренне конфликтна. Лишенный мещанской заботы о внешнем благообразии, Вампилов откровенно показывает, какое значение имеет в жизни «интерес», проявления жизненной борьбы за успех, за карьеру, иногда просто «за кусок». «Не за красивые же глаза, сами понимаете…» – охотно объясняет один из его героев.

Временами может показаться, что жизнь в пьесах Вампилова предстает, как косматое, неуютное, темное существо, в противоборстве с которым падают, ломаются или, напротив, выстаивают, побеждают его герои. «Мы одичали, совсем одичали», – сокрушается скрипач Базильский в «Провинциальных анекдотах». И у критика К. Рудницкого было основание определить одну из основных проблем драматургии Вампилова словом «одичание»[29].

Но душевная омертвелость, дичь, грубый расчет, будь то вера взяточника Золотуева или непробиваемая нравственная тупость Анчугина и Угарова, не лишает Вампилова идеала, своей жизненной философии. Просто он болезненно чувствует плотность жизни, ее давление на каждый квадратный сантиметр души.

Эту плотность жизни мы явственно ощутим в бедности спектра жизненных интересов, однокрасочности быта. Даже собравшись за одним столом, герои «Утиной охоты» с трудом находят общие темы разговора, никаких застольных обычаев не могут вспомнить, а только так: «Поехали… понеслись… по первой… по второй…» И то, что Вера называет всех знакомых мужчин «аликами», знак потери индивидуальности, как и во всем: в манерах, разговоре, поведении. Плотность жизни – и при встрече с откровенным хамством, животной грубостью, оборотная сторона которых всегда трусость, паническая боязнь «начальства», как в «Случае с метранпажем». «Провинция» для Вампилова не столько географическое, сколько нравственное понятие: сфера жизни, куда будто не достают лучи просвещения, где зоологические интересы наглядны, а уловки лицемерия однообразны и простодушны; где смазаны яркие краски, где не верят в благородство и талант, а пуще всех людских достоинств уважают чин, должность и «кусок». Но Вампилов знает, что нравственное чувство в человеке способно противостоять безотрадным урокам жизни, а совесть, выгнанная с парадного хода, пробирается в душу с заднего крыльца.

6

Действие пьесы «Старший сын» (1965) начинается с грубоватого розыгрыша, недоброй мистификации. Двое подгулявших, промерзших молодых людей опоздали на последнюю электричку и ищут себе ночного пристанища. Недоверчивые жители предместья не расположены пускать к себе поздних гостей с улицы. «Человек человеку брат, ты, надеюсь, об этом слышал?» – эта формула почти ернически звучит в устах никудышника Сильвы.

Как известно, существует много хороших, идеальных лозунгов, заветов и правил. Но каждодневность не по лозунгам строится. Лозунг оставлен для торжественного собрания, его надевают, как парадное платье, по красным числам календаря. А частная жизнь, домашняя жизнь, семейное, дружеское общение, просто сфера неофициальных отношений идут сами по себе. Более того, чем идеальнее лозунг, тем нагляднее разрыв между ним и будничными обыкновениями жизни. На этом построена завязка пьесы «Старший сын».

Мысль выдать Бусыгина за старшего сына хозяина квартиры, в которую они случайно постучались, приходит молодым людям неожиданно – она навеяна демагогически, пародийно звучащей фразой о «страждущем брате». И вот уже Бусыгин, вошедший в роль пропавшего сына Сарафанова, выпивает, закусывает и отдыхает самозванцем в незнакомой квартире. Вязкую, тяжелую плотность жизни взрывает у Вампилова случай, парадокс, анекдот. Анекдот – испуг директора гостиницы перед столичным метранпажем, анекдот – благодетель, связанный людьми, которых он вздумал облагодетельствовать. Анекдот – и случай с Бусыгиным, навязавшимся в сыновья Сарафанову.

Анекдот подчеркивает неожиданность жизни, сообщает ей яркость красок. Невероятный случай подтверждает «свободу воли», не выделенную в буднях игру жизни. Ведь чинный порядок, механичность и изведанность проявлений равнозначны гибели индивидуальных, живых сил. В жизни слишком «плотной» и однообразной не чувствуется движения, перемен. И оттого случай, парадокс, анекдот, взрывающий быт, дают возможность заурядному, стертому материалу будней стать достоянием театра.

Жестокий розыгрыш в «Старшем сыне», казалось бы, удался Бусыгину и Сильве вполне. Но тут сюжет, начатый по внешности легкомысленно – шуткой, фарсом, делает крутой вираж. «Чему посмеешься, тому и послужишь», – говорит пословица. Беззащитная, доверчивая душа старика Сарафанова защитила сама себя.