Театральное наследие. Том 1

{233} Я всегда говорю, что надо непременно заниматься чтением басен. На маленьком материале искать мастерства рассказа. Да, такой маленький рассказ во всей полноте крупных задач, вдобавок осложненный тем, что он стихотворный, — это очень трудное дело, но оно помогает актеру расти.

Молодая актриса читает стихотворение Лермонтова «На смерть поэта».

— Зажить всей страшной скорбью поэта Лермонтова от кончины Пушкина — это очень большая задача. Думаю, что вы ее как следует не собирались охватить. Вы не можете быть Лермонтовым — дать лермонтовский голос и лермонтовский темперамент. А какая вы есть — найти в себе эту глубокую скорбь перед поэзией, перед человечеством, перед угнетением для вас чрезвычайно сложно и трудно. Вам надо найти в себе, ощутить, как бы вы заговорили, если бы вас сильно захватило аналогичное чувство, но более вам близкое. Вероятно, вы не старались бы говорить во всю силу голоса, а говорили бы гораздо тише, с огромной искренностью. Допустим, у вас есть друг, самая великолепная женщина, — как бы вы отозвались, если б ее затравили и убили? Вот что важно почувствовать для того, чтобы развить внутреннюю технику, внутренние переживания. А затем уже думайте о том, что по форме это — стихотворение. К работе над стихотворением, по-моему, надо отнестись так, как если бы вам была дана примерно такая же роль. Почему-то у нас всегда несколько штампованный подход к басням и стихам, а к ним надо так же подходить, как к роли. Уверен, что если бы вам дать драматическую роль на эту же тему, вы бы совершенно иначе к ней подошли, чем к прочитанным сейчас стихам.

Прежде чем следующий молодой актер начал читать, Владимир Иванович сказал ему:

— Я видел вас вчера на репетиции «Любови Яровой» — вы исполняли роль солдата в первой картине. У вас сцена; человек спал, его разбудили. Вы вскочили — и я не поверил ни на секунду, что вы спали.

— Я взял себе такую задачу, — отвечает актер, — что я еще раньше встревожился шумом и проснулся, но продолжал лежать.

— До зрителя это никак не дойдет, — говорит Владимир Иванович, — он вас вряд ли раньше видел и потому не заметил, что вы там что-то играете. Это все равно, как если бы вы за кулисами что-то играли и думали произвести этим впечатление на зрителя.

— Прежде я так и играл, что просыпаюсь, когда меня будят, но помощник режиссера мне сказал, что я затягиваю.

{234} — Вы взяли задачу: человек крепко спит. Вы, как актер, можете спросить режиссера: сколько времени вы мне даете, чтобы я «проснулся»? Я так наметил: я зевну, поразомнусь, почешу в затылке, посмотрю в окно — какова погода, осмотрюсь: куда я девал табак? Режиссер скажет: я вам даю двадцать секунд. Вы ответите: ну, если двадцать секунд, тогда мне придется от каких-то из намеченных действий отказаться. А режиссер говорит: даю только пять секунд, но ни от одной подробности вы отказаться не должны. Вот как же вам тогда все это сгустить? Надо все сделать неизмеримо быстрее, но ничего не отбросить.

Актер читает стихотворение в прозе Тургенева «Воробей».

— Есть какие-те фразы в этом произведении, которые дают основной тон, аромат этой вещи, направление темперамента… Не знаю, как еще выразиться?.. Лучше всего именно — основной тон. Какой он — драматический, героический, комический, любовный? Это может касаться всякой роли. Во всяком случае, маленькой роли. Какой основной тон подсказывается вам?

— Героический подвиг такого маленького воробья, — отвечает актер.

— Если я буду искать героического, — говорит Владимир Иванович, — то буду говорить как можно более героически. Но, скажем, я возьму шиллеровский тон. Как актер, выработаю в себе этот тон, буду играть роль Фердинанда из «Коварства и любви» и таким тоном буду говорить об этом воробье — подойдет ли это? Нет, потому что данное произведение требует не только героического тона. В нем есть фразы: «воображаю, каким чудовищем казалась ему собака…», «взъерошенный… с отчаянным и жалким писком…», там есть сопоставление: громадная собака и воробышек, который проявляет такую огромную силу… и потом вдруг фраза: «Я почувствовал благоговение». Все это фразы не героического, а совсем другого порядка.

Мне нужно найти мое отношение к этому, от этого получится мой основной тон. Если мое отношение к поведению воробья героическое, если я буду говорить о нем так, как о полете через полюс или о героической войне, — это будет не то… Все дело здесь в том, что такой маленький, а посмотрите, какую он проявляет громадную силу. Вот откуда, из какого отношения будет у меня верный тон. Здесь должно быть какое-то большое добродушие, удивление, что ли, перед фактом, который кажется даже забавным. Вам не может казаться забавным, если героически воюют, а здесь — как же: такой маленький черногрудый цыпленок, а лезет на собаку! Тут есть элемент забавности, и этот элемент забавности входит в ваше отношение. Если с этим сжиться, получится самый настоящий тон.