Театральное наследие. Том 1

[99] Постановка пьесы М. Горького «Мещане» (премьера 26 марта 1902 г.) — один из важнейших этапов деятельности раннего Художественного театра в период революционного подъема накануне первой русской революции. Правда, театр в это время еще не охватывал всего огромного значения образа Нила, первого образа пролетария-революционера на русской сцене, и в своей работе невольно переносил основной акцент на гениальное горьковское изобличение стихии мещанства и буржуазного собственничества. Роль Нила, противопоставленная «мещанам», в исполнении С. Н. Судьбинина не прозвучала со сцены театра с той мужественной и жизнеутверждающей силой, которую вложил в нее великий пролетарский писатель. Однако именно пьеса «Мещане» знаменует в истории Художественного театра начало той основной линии его творчества, которую К. С. Станиславский впоследствии назовет «линией общественно-политической», считая «главным начинателем и создателем» ее М. Горького. Работая над «Мещанами», театр впервые впитывал в себя те основы горьковского революционного мировоззрения, которые потом долгие годы определяли собой его близость к демократическому зрителю. Упорная борьба за пьесу «Мещане» с цензурой и представителями «властей», стремившихся {408} всячески вытравить из нее боевую, непримиримую революционную мысль Горького, была для Художественного театра настоящей политической школой, она включала его в широкое предреволюционное демократическое движение.

[100] «Из прошлого». Отрывок.

[101] «Для всей пьесы выработали мы тон новый для нашего театра…» Это свидетельство Немировича-Данченко имеет особое значение. Пьеса «На дне» воспринималась Художественным театром как произведение драматурга-новатора, как пьеса, сочетающая глубокую и бесстрашную правду о «свинцовых мерзостях» буржуазно-помещичьего строя с революционно-романтическим пафосом провозвестника свободного человека. «Бунтарство и протест, с которыми молодой, но уже известный писатель подходил к основам тогдашней жизни, были сродни и бунтарству нашего молодого театра», — пишет в своих воспоминаниях о постановке «На дне» В. И. Качалов. Именно эти качества пьесы — «бунтарство и протест» — В конце концов стали основным «подводным течением» в работе над образами спектакля, требуя от режиссуры и исполнителей глубочайшего проникновения в социально-философскую тенденцию Горького. Для этого необходимо было выработать новые приемы, открыть новые пути сценического творчества, во многом отличные от психологического «подтекста» и «настроения» первых чеховских спектаклей. «Опять перед нами была трудная задача, — говорит о “На дне” К. С. Станиславский, — новый тон и манера игры, новый быт, новый своеобразный романтизм, пафос, с одной стороны граничащий с театральностью, а с другой — с проповедью…

… Снова практика привела меня к заключению, что в пьесах общественно-политического значения особенно важно самому зажить мыслями и чувствами роли, и тогда сама собой передастся тенденция пьесы» («Моя жизнь в искусстве», стр. 451 и 457).

[102] О. Л. Книппер. (Ред.)

[103] В первом спектакле «На дне» роли исполняли: Сатина — К. С. Станиславский, Луки — И. М. Москвин, Барона — В. И. Качалов, Насти — О. Л. Книппер, Костылева — Г. С. Бурджалов, Василисы — Е. П. Муратова, Наташи — М. Ф. Андреева, Васьки Пепла — А. П. Харламов, Клеща — А. Л. Загаров, Медведева — В. Ф. Грибунин, Бубнова — В. В. Лужский, Татарина — А. Л. Вишневский, Анны — М. Г. Савицкая, Квашни — М. А. Самарова, Актера — М. А. Громов, Алешки — А. И. Адашев, Кривого Зоба — Н. А. Баранов.

[104] «Сегодня» — 18 декабря состоялась премьера «На дне».

[105] Речь идет о хлопотах в связи с прохождением через цензуру пьесы Ибсена «Столпы общества» (премьера в МХТ состоялась 24 февраля 1903 г.).

[106] Письмо хранится в Музее МХАТ (архив К. С. Станиславского, № 4671). Без даты. Карандашом, рукой Константина Сергеевича, обозначен сезон: «1902/3». Содержание письма позволяет отнести его к периоду репетиций пьесы «На дне» (т. е. август – декабрь 1902 г.). Печатается впервые.

[107] Роль Сатина была, как известно, одним из выдающихся артистических созданий К. С. Станиславского. Но пришел он к творческому постижению этого образа далеко не сразу, о чем сам рассказывает в книге «Моя жизнь в искусстве». «Для меня, как актера, явилась трудность, — пишет К. С. в главе “На дне”, — мне предстояло передать в сценической интерпретации общественное настроение тогдашнего момента и политическую тенденцию автора пьесы, высказанную в проповеди и монологах Сатина. Если прибавить к этому босяцкий романтизм, который толкал меня на обычную театральность, то станут ясны трудности и опасные для меня, как актера, рифы, на которые я то и дело наталкивался…

… Мне пришлось немало работать над ролью, чтобы до некоторой степени отойти от неверного пути, на который я попал первоначально, в заботе {409} о тенденции и романтизме, которые нельзя играть, которые должны сами собой создаться — как результат и заключение правильной душевной посылки» (стр. 456 – 457, изд. 1933 г.).