Театральные люди

По возможности оно должно быть кратким, как вздох, и эффектным, как название импортного парфюма. «Рената» звучало шикарно. Фамилия «Литвинова» намекало на смутную связь с первым наркомом иностранных дел, который был, конечно, никакой не Литвинов, а Меер-Генох Валлах. Но кого интересуют такие детали! Кстати, сама она однажды призналась мне, что первые свои ученические опусы подписывала фамилией «Рытхэу». Просто увидела на маминой полке книжку рассказов. Сами рассказы ей совсем не понравились, а вот фамилия сразила наповал. Зачем Рытхэу, почему Рытхэу? Неважно. Главное, что о своем имидже она задумалась уже в седьмом классе. Причем настолько серьезно, что одноклассницы ее всерьез собрались побить. Не фига выделяться из общего ряда коричневых униформ и черных фартуков! «Ваша Ренаточка — врушечка», — кричали они ее маме, Алисе Михайловне, когда ты пришла разбираться, почему ее дочери объявлен бойкот. Тогда как-то все удалось уладить. Но шрам в душе остался, если спустя годы она вдруг взялась рассказывать мне эту историю во всех подробностях. И почему-то я сразу представил эти ненавидящие лица, запах хлорки в женском туалете и ее, сутулую, нелепую в школьной форме, испачканной мелом, с этими ее тетрадками в клеточку, где написано странное имя «Рытхэу».

…А впервые я услышал о ней от Инны Шульженко в редакции журнала «Огонек». В начале девяностых я там заведовал отделом культуры. Инна была знакома со всей московской богемой, сочиняла длинные затейливые тексты и ходила полгода в дубленке до пят, подметая распахнутыми полами грязные тротуары. Тогда в Москве водились такие девушки с русалочьими волосами, рассыпанными по плечам, и вечной сигаретой, элегантно зажатой между тонких пальцев. Бескорыстные любительницы прекрасного.

— Я вот что тебе скажу, Николаевич, — торжественно объявила Инка, появившись на пороге моего кабинета. — Я открыла настоящую звезду. Ты даже не представляешь, какая она клевая. Вот кого надо печатать, о ком писать! Потом будет поздно. А у вас в «Огоньке» — одна сплошная Новодворская. Поэтому ваш журнал обречен.

— Да ладно тебе, напишем и про твою Ренату, места всем хватит.

Кажется, в «Огоньке» мы тогда про нее так и не написали. Хотя «Нелюбовь» по ее сценарию уже вышла и имела успех на Берлинском фестивале, а на подходе были «Увлечения» Киры Муратовой с ней в главной роли. И правда, может быть, новая звезда, думал я.

Про нее мне было известно, что закончила сценарный факультет ВГИКА, что она татарка, что любит красную помаду и черные свитера под горло, как у французских актрис в фильмах «новой волны». И еще что она литрами выливает на себя бабушкины духи «Красная Москва», поэтому всегда можно безошибочно отыскать ее по одному только запаху или определить: здесь была Рената… Про ее личную жизнь мне было почти ничего неизвестно. Ходили невнятные слухи о каком-то давнем романе с легендарным кинооператором и первым московским снобом Георгием Рербергом. По странному совпадению я знал одну из его жен — балерину Нину Тимофееву, отзывавшуюся о Гоше (домашнее имя Георгия Ивановича. — С. Н.) довольно небрежно, в том смысле, что алкаш — он и есть алкаш, даже если при этом гениальный оператор.

Когда я уже работал в журнале «Домовой», наши пути с Ренатой разминулись буквально в несколько минут. Меня не было в редакции, когда она поднялась к нам на третий этаж занести верстку статьи о себе. Но запах душных и крепких советских духов еще долго не выветривался из редакционной комнаты на улице Врубеля, рождая в мечтах образ яркой блондинки, словно сошедшей с полотен Пименова или из фильмов Григория Александрова.

Долгое время считалось, что Рената специально стилизует себя под знаменитых блондинок 1930–1940-х. Кто-то угадывал несомненное сходство с Марлен Дитрих, кто-то — с Любовью Орловой. Сама Рената, конечно же, предпочитала Марлен.

Помню ее на открытии выставки, посвященной великой кинодиве, в Царицыне. Она была в цилиндре и фраке, как Дитрих в фильме «Марокко». Ей вообще идут аксессуары и реквизит звезд былых времен. Она в них самозабвенно играет, мистифицируя публику, придумывая на ходу свой Театр, выстраивая его тщательно и целеустремленно с прицелом на вечность и обложки глянцевых журналов.

Теперь я понимаю, что и алая помада, и «Красная Москва», и весь этот набор томных ужимок из арсенала дам былых времен — все это шло от какой-то внутренней неуверенности, от желания привлечь внимание не столько к себе самой, девушке из бедных кварталов, сколько к некоему образу, талантливо сконструированному из многих мифов. Недаром первым и едва ли не лучшим ее опытом в кинорежиссуре станет документальный фильм «Нет смерти для меня» про великих див прошлого.

Я помню время, когда она над ним работала. Даже «Красная Москва» не могла отбить запаха несчастья и какого-то неустройства, которое тогда царило в ее жизни. Рената снимала квартиру в сталинской высотке на Котельнической набережной, где доживали свой век разные заслуженные пенсионерки. Одна из них постоянно звонила ей и требовала, чтобы та «прекратила свою оргию».