Театральные люди

По странному совпадению, место действия как минимум трех очень важных для Додина спектаклях происходило в бассейне или около него. В двух из них — «Чевенгур» и «Пьеса без названия» — плескалась настоящая невская вода. А в «Молли Суини» высохший бассейн был наполовину засыпан осенними листьями, в которых заживо схоронила себя ослепшая героиня Татьяны Шестаковой. И в этом образе замкнутого пространства, где одни беззаботно плещутся, другие суетливо копошатся, а третьи изнемогают от тоски и жажды жизни, и заключен тайный код додинского театра, его взгляд на мир, на людей, на жизнь. Взгляд демиурга, смотрящего с небес. Взгляд строгого и безжалостного Бога, творящего реальность по образу и подобию своему. И каждый новый артист — это голый бессмысленный Адам, и каждая актриса — неразумная маленькая Ева. Их еще предстоит вылепить и пересоздать заново. И уже не важно, хотят они этого сами или нет. И чего они хотят. Никто не будет спрашивать. Желающих по-прежнему триста человек на место, как и в те времена, когда на додинский курс поступал Володя Осипчук, а спустя много лет — Данила Козловский. А может, сейчас и больше?

Три фотосессии

Эта наша третья съемка с Данилой. Впервые я увидел его в «Гарпастуме» и подумал: какое лицо! А потом подоспела премьера «Лира», где он играл Эдгара, и сразу бросилось в глаза смутное сходство с покойным Осипчуком. Та же темноволосая масть, та же редкая романтическая порода: взгляд, пластика, голос. Но сходство на самом деле оказалось мимолетным и поверхностным. Уже в «Лире» было понятно, что Козловский другой. Нет в нем ни внутреннего смятения, ни страха перед жизнью. Кадетский корпус заложил правильную основу, не давая отклониться от курса в сторону разных бездн и опасных соблазнов. Осипчук был идеальным Братом Алешей (весь Ленинград съезжался посмотреть на него в дипломном спектакле ЛГИТМИКа), а Данила мог бы стать замечательным Митенькой Карамазовым с его загулом, страстями, отчаяньем, случись такому чуду, чтобы играть им вместе. Но братья — вот что важно!

Неслучайно, когда после «Лира» Додин возобновил свой давний спектакль «Повелитель мух» по роману Голдинга, Козловскому достался не злодей Ральф — последняя роль Осипчука, а Джек — главный антагонист и избавитель мушиного воинства от своего повелителя. И в этом назначении угадывался какой-то незавершенный спор о том, каким должен быть новый герой МДТ, суеверное желание оградить молодого актера от опасных сравнений и одновременно повелительный жест хозяина театра — представление продолжается, show must go on! Извечный закон, по которому живет любой театр, если он хочет оставаться живым.

Сразу после «Лира» я попросил легендарного фотографа Валерия Федоровича Плотникова снять Данилу и Лизу Боярскую для журнала «Madame Figaro». Получилось довольно мило: Лиза с неприступным лицом стоит, подбоченясь, в белом кринолине Гонерильи, а из-под атласной юбки вылезает бедный Эдгар — Данила. Самая красивая пара 2007 года. Потом была еще одна фотосъемка — уже для «Сitizen K» — со знаменитой Шарлоттой Рэмплинг. Я послал на выбор фотографии нескольких молодых русских актеров, и redacteur artistic, привередливый и капризный Капофф, ткнул пальцем в плотниковский снимок Данилы: «Берем его».

Данила прилетел в Париж со своей тогдашней по-другой Уршулой Малка, тоже актрисой МДТ, с которой они вместе составили отличный дуэт в преддипломной «Варшавской мелодии». Легко можно было предвидеть, что появление хорошенькой польки на съемочной площадке не обрадует Рэмплинг, как, впрочем, присутствие любой женщины моложе ее. Но она держалась молодцом. Ее погасшее и холодное, как осенние заморозки, лицо не выражало ни тени раздражения. Напротив, в знаменитых глазах раненой волчицы, загипнотизировавших не одного талантливого кинорежиссера, вдруг на мгновенье вспыхнуло что-то похожее на любопытство. Что за пара? Кто этот русский? Актер? Хороший? А кто она? Почему полька? Наш диалог в ее гримерке перед зеркалом походил на прогон первой сцены из пьесы Теннесси Уильямса «Сладкоголосая птица юности», где голливудская звезда принцесса Космонополис допрашивает провинциального жиголо Чанса Уэйна. Его-то и должен был сыграть Данила, а я лишь подавал за него реплики.

Я видел, как в зеркале постепенно молодеет ее лицо, как она возвращает себе черты той молодой и неотразимо опасной Шарлотты Рэмплинг, которую мы все помнили по «Ночному портье». В этом ее медленном преображении было что-то от тайного колдовства. И это тоже был своего рода театр, где властвовала личность, сама привыкшая выбирать себе роли и партнеров, сама распоряжаться своей судьбой, сама решать, быть счастливой или несчастной, красивой или уродливой. Передо мной была женщина, которая могла все! В кадр, где уже ждал полураздетый Данила, Шарлотта вошла уверенным строевым шагом дочери английского полковника. Ей не на-до было ничего завоевывать, никого покорять. Главный трофей лежал у ее ног.