Театральный маньяк

Рублеву подобное чувство было не знакомо. Ревнуют те, кто боится потерять. Он не из таких. Фактурный, высокий. Карие глаза, пронзительные и страстные. В них, словно в бокалах коньяка (кстати, да, еще!) таилось что-то взрывоопасное. Девчонки падали к ногам спелыми яблочками. Актер же ни один из этих романов не воспринимал всерьез. Половина однокурсниц в качестве главного эмоционального раздражителя до сих пор вспоминали, как Коля их бросил. После чего могли достоверно сыграть гнев, тоску, отчаяние, ненависть и унижение. Собственно, все, что нужно женщинам-актрисам в современных «мыльных операх». Выходит, он открыл им дорогу к лучшим ролям… Практически, Рублевское шоссе!

Почему шоссе? А, просто он ушел из клуба и движется – относительно прямо, – по незнакомой улице. Фонари не горят, попутных машин нет. Видимо, по пути домой свернул не туда и забрел в какую-то промзону. На пентхаус в центре пока не накопил, увы. Хотя двушка в районе Останкинской телебашни, купленная на совместно заработанные деньги… Да-да, вы правы: в основном на деньги жены. Доходов Коли хватило бы только на полкухни и жалюзи из бамбука для лоджии. Но сейчас не это важно. Сейчас надо включить внутренний автопилот и добраться до дома. Тем более телефон давно разрядился: ни карту загрузить, ни такси вызвать. А вокруг темень, как у Отелло в…

Вот опять из подсознания лезет. И в пьяном полузабытьи не отдохнуть от мавра. Во время нападок режиссера рот Рублева стянула оскомина, будто от незрелой смородины. Поэтому он ничего не сказал. А в гримерке начал ругаться.

– Плюнь, Николя, – седовласый актер смыл сценический грим и накладывал новый, без которого не выходил на улицу. Вдруг там поклонницы или, еще лучше – папарацци. Нельзя выглядеть морщинистым динозавром, даже если ты такой и есть.

– Прав Цукатов, на двести процентов прав. Не потяну я мавританского льва, Василич! – Рублев метался и размахивал руками, преломляясь сразу в нескольких зеркалах. – Я лучше откажусь, пока не опозорился! Не по Хуану сомбреро!

– Глупости, – старик поправил узел галстука, на минуточку – двойной виндзорский! – и смахнул пылинку с лацкана пиджака. Привычно-простым и вместе с тем вполне изысканным жестом. Он так давно в театре, что вообще не выходит из образа. Но может, это единственно правильный путь? Играть всегда, играть везде. На то они и актеры. – Ты шикарно подаешь героя. Просто в нужный момент тебе не хватает…

– Опыта? – перебил Рублев. Он был на взводе, а беседа текла слишком неторопливо.

– Терпения, – Василич улыбнулся одними глазами. Причем исключительно ради того, чтобы проверить – не побегут ли вокруг «гусиные лапки». На Колю не смотрел. – Терпения и фантазии. Нет у тебя в жизни опыта, как правильно душить неверную жену? И слава Богу. Включи воображение! Залезь мысленно в шкуру своего героя, поглубже. Иначе придется пойти по пути Пестровича.

Старый актер вытянул губы «уточкой», посылая воздушный поцелуй своему отражению. Встретился с недоуменным взглядом Рублева.

– Неужто не помнишь? Эх, молодежь… Эммануил Пестрович лет сорок назад блистал в роли Отелло. Народного артиста получил за лучшую игру со времен Шекспира. А знаешь, в чем секрет?

Коля помотал головой. Василич снова улыбнулся – проверить, вспыхивают ли ямочки на щеках.

– Кошек он душил. Ловил на задворках театра и хвать за горло. Сам хрипит монолог мавра… Мы, юные статисты, робко наблюдали издали за тем, как рождается магия настоящего театра. Кошек не жалко, все равно подохнут на помойке. А нужная эмоция ловится на раз-два.

На пороге, обернувшись в три четверти, чтоб оказаться в идеальном ракурсе к собеседнику, Василич подмигнул:

– Но ты, Коля, попробуй сначала пофантазировать!

Минутой позже в дверь гримерки порхнула стайка молодых артистов и увлекла Рублева развеяться. В клуб. По дороге обсудили и пришли к выводу: история про кошек – байка, таких за кулисами любого театра расскажут сотни. А насчет фантазии совет дельный. Почему бы не попробовать?!

И теперь он в тупике. Причем, уже не в переносном смысле. Слева бетонный забор – непонятно где начало, где конец. Справа ямы и какие-то плиты грудой навалены. А за ними вроде сарай покосившийся. Кажется, кто-то мяукнул. Или померещилось? Не мудрено, в его-то состоянии.

Коля вдруг стал видеть звуки – обидные фразы режиссера, словно вырезанные из цветной бумаги, наклеивались на темный картон ночи. Фиолетовый квадрат, символ безнадежности: «Я тебя сошлю в ТЮЗ!» или презрительно-желтый овал, похожий на нос льва Бонифация. А еще красный треугольник с очень острыми углами: «Ты даже бабу задушить не можешь!»