Тебе держать ответ

Фосиган, злейший враг Одвеллов, а следовательно — и враг клана Индабиран, приехал с её мужем в их замок как ни в чём не бывало, походя чуть не уничтожил и так же походя спас Олпорта, и смеялся теперь, сетуя на то, что гостеприимный Индабиртейн встречает его коровьей лепёшкой. Остальные смеялись вместе с ним — не над ним, но с ним, как будто не знали, кто он. Но они знали. Катарина только теперь заметила, что, куда бы ни пошёл этот человек, за его спиной всегда маячат двое или трое воинов Одвелла. Его коня тоже увёл не конюх, а солдат; с него не спускали глаз, и лишь когда подвесной мост был поднят, лорд Одвелл слегка кивнул своим людям, позволяя ослабить наблюдение. Этот человек был пленником — о чём как будто сам не догадывался.

Или догадывался, но не придавал этому никакого значения.

По настоянию лорда Дэйгона они прошли в зал для пиров, к счастью, уже приготовленный; бык запаздывал, но куропатки, эль и выступление акробатов помогли скрасить ожидание. Катарина возблагодарила богов, что догадалась позаботиться об артистах — Никласу не нравились лицедеи, но, Катарина знала, они нравятся всем остальным, а сейчас единственное, что могло порадовать её мужа — это радость, доставленная им лорду Одвеллу и другим гостям. На пиру Фосиган — Эдвард Фосиган, теперь она знала его полное имя — сидел рядом с хозяином замка, неподалёку от самого Одвелла, ел, пил и отпускал шутки, над которыми покатывалась его сторона стола, а остальные вытягивали шеи, пытаясь расслышать беседу. Долгожданное явление быка он встретил с тем же восторгом, что и все прочие (лорд Одвелл, отметила Катарина, тоже казался довольным), хотя наверняка видал в своей жизни и более затейливые яства. Потом ел вместе со всеми — аккуратнее многих, и пил меньше остальных и всегда — с изысканным и остроумным тостом. Один раз он обратился к ней, заметив, что её чаша для вина пустует, и она поблагодарила его кивком; он наполнил ей чашу, отпустив по ходу небрежную любезность, и вернулся к прерванной беседе. Катарина смотрела не него, почти не отводя глаз, и чувствовала, как тяжело и гулко колотится сердце в её груди.

Он был самым красивым мужчиной, которого она видела в своей жизни. Но он ей не нравился. Он совсем ей не нравился.

Немного позже — быстрее, чем она ожидала, но достаточно поздно, чтобы счесть приличия соблюдёнными — он покинул зал вместе с лордом Одвеллом. И тогда мужчины, оставшиеся за столом, заговорили все разом — совсем не так, как говорили, пока Фосиган сидел за столом. Никлас помалкивал, больше слушал — он казался удивлённым, как будто для него было новостью то, что он узнавал о человеке, которого посадил с собой за стол. Катарина тоже слушала — внимательнее, чем показывала.

И так она узнала, что этот человек — не просто Фосиган: что он безродный выскочка из северного приморского городка Эфрин, которого конунг сделал своим любовником.

«Какая нелепость», — подумала Катарина Индабиран — но не знала сама, откуда взялась эта мысль. Она не знала даже, что именно ей показалось нелепостью: мысль, будто Эдвард Фосиган — мужеложец, или предположение, что он неблагородного происхождения. Катарина не очень долго жила на свете и не так уж много видела, но она была женщиной, и её чутьё не требовало оправданий и доказательств. Будучи дворянкой, она понимала, что этот человек равен ей, что бы ни твердила молва. А будучи женщиной, знала, что этот человек любит женщин, а не мужчин — знала, хотя единственный взгляд, которым они обменялись, не содержал в себе вожделения. Да что уж там — Катарина Индабиран была не из тех женщин, которых вожделеют, бросив на них единственный взгляд, и прекрасно знала об этом. Но она знала также, что этот человек вовсе не так прост, как считают эти грубые, прямодушные мужчины, которые окружали её всю жизнь и которых она научилась любить, как любит женщина мужчин, нуждающихся в её опеке и заботе. Эдвард Фосиган не нуждался в заботе. Он прибыл сюда не для того, чтобы насладиться устроенным Катариной пиром.

Она знала: он прибыл сюда, чтобы уничтожить их всех. И никогда не смогла бы объяснить, откуда взялась эта мысль.

Точнее, в тот миг не могла. Она поняла это позже, ночью, когда лежала в своей постели без сна, трижды помолившись Яноне Неистовой и один раз — Дирху-Меченосцу, богу своего мужа. И ещё один раз — Милосердному Гвидре, чего не делала очень, очень давно.

Милосердный Гвидре был не её богом. Он был богом тех людей, которых родичи её мужа безжалостно вырезали, чтобы отобрать у них этот замок и эти земли. Гвидре милосерден, но Катарина знала, что рано или поздно он заставит платить. Все боги заставляют платить — и за то, что получаешь от них, и за то, что отнимаешь у других.

Если бы Катарина могла знать, кто из богов послал Эдварда Фосигана в её дом, может быть, она перестала бы испытывать такой страх.