Тебе держать ответ

— Конечно, Адо, я тебя прощаю, — сказала безумная леди Эвентри, лишившаяся разума в тот самый день, когда она потеряла всю свою семью, и поцеловала своего сына в темя, а потом обняла его и закрыла глаза, улыбаясь так, будто наконец обрела покой.

Где ты был прежде, так долго, Адриан Эвентри?

Местра Адель повернулась и вошла в свой храм.

Эжен Троска по прозвищу Галиотто (так называли его монашки-гвидреанки, к которым он каким-то образом попал — каким именно и почему они так его называли, он так и не смог вспомнить) должен был умереть от тяжёлой грудной простуды, однако не умер. Он скакал галопом двое суток и загнал трёх лошадей, спеша к лорду Скортиару с донесением от лорда Иторна. По дороге он попал в страшный ливень, и молил Многомудрую Аравин, богиню клана Иторн, лишь о том, чтобы она сохранила его до порога дома, в который он был направлен. Эжен Троска не читал древней поэмы о Галиотто, однако мог быть сравним с легендарным гонцом вполне правомерно. Он был готов умереть, лишь бы выполнить свой долг, — но лишь после того, как выполнит.

Однако он не умер. Он бредил, его мучили то жар, то озноб, неизменная жажда и жгучий страх смерти, сковывающий льдом грудь, в которую, казалось, налили расплавленного воска. От кашля его рвало, он харкал кровью, он давно должен был попасть в светлую обитель Гилас и там прильнуть к её ласковой материнской груди. Но его не отпускали. В него вливали что-то, его растирали чем-то, а он только хрипел, пытаясь сказать им, чтобы они перестали заниматься глупостями и скорее позвали лекаря и тот пустил ему кровь. Он надеялся, что они сделали это, пока он был без сознания, но когда в краткие мгновения прояснения рассудка, случавшиеся обычно ночью, когда его сиделка спала, Троска смотрел на сгибы своих локтей, он не находил там следы надрезов. Они не собирались его лечить. Они хотели чего-то другого. Если бы место, где он оказался, не было святым монастырём, Троска испугался бы. Он был неграмотен и мнителен настолько же, насколько набожен.

Впрочем, неграмотность не означала невежества. Он знал, что такое Фария. Он слышал это слово в замке Логфорд, когда жрец богини Аравин, дворовой капеллан лорда, поспорил со жрецом Лутдаха, остановившимся в замке на ночлег. Из их разговора Троска мало что понял — кроме того, что из места под названием Фария в Бертан проникает ересь, и проникновение это тем более опасно, что избирает наиболее благопристойные с виду пути — такие, как помощь больным и раненым…

Местра Скортиарского монастыря гвидреанок лечила Эжена Троску по-фарийски. Он слышал, как об этом сказал человек, который подошёл следом за ней к постели Троски в первый день, когда Эжен наконец почувствовал ясность разума не в тёмное время суток. Так он сказал, а она не стала отрицать. Они думали, что он в беспамятстве и не слышит их.

Но он не был в беспамятстве.

Теперь Эжен Троска боялся лишь одного — что и Многомудрая Аравин, и Гвидре Милосердный, чьим именем гнусно прикрывался этот оплот еретиков и иноверов, проклянут его за то, что он принял, пусть и невольно, помощь из рук, покрытых скверной. Он боялся — нет, он был уверен, что они не позволят ему выздороветь, покарав тем самым и дерзких врачевателей, и его самого. Однако он выздоровел прежде, чем успел выпасть первый снег, и тогда подумал, что, должно быть, боги решили отсрочить кару, уготовив для него нечто более страшное. Эти жуткие мысли угнетали его, он слабел, угрюмо уходя от расспросов благожелательных с виду монахинь. Ему были отвратительны их ханжески благочестивые лица, их прикосновения. В одну из ночей, когда у него снова начался жар, Троска подумал, что, быть может, ему оставили жизнь, чтобы он мог искупить свой грех. Или сделать что-то очень важное. Или совместить одно с другим…

Неграмотность Троски не означала невежества, не означала она и глупости.

Когда он понял, что сможет удержаться в седле, то долее ни минуты не оставался в осквернённых стенах. Его лошадь всё это время содержалась в полном довольстве в конюшнях монастыря, и за это — только за это — Троска сквозь зубы поблагодарил местру-настоятельницу, которая вышла проводить его до ворот. Она дала ему с собой узелок с какими-то пузырьками и сказала, чтобы он в течение недели втирал их содержимое себе в грудь. Он не стал отказываться. Это могла оказаться важная улика, и в любом случае, требуя срочной аудиенции у жрецов Сотелсхеймского Анклава, нужно было иметь при себе что-то повесомее собственного слова.

Всю обратную дорогу Троска пытался вспомнить имя человека, который произнёс над его телом роковое слово «Фария». Память вернулась лишь на самых подступах к Сотелсхейму. Адриан Эвентри — вот как его звали. И он якобы прибыл в Скортиарскую обитель, чтобы встретиться со своей матерью.

Этот человек, Адриан Эвентри, вольно или невольно спас жизнь Эжену Троске.

И, как обычно, это многое, весьма многое изменило.

4

Он помнил эту тропинку.