– А другие? А-а, наверное, ты считаешь, что виновата перед ними, да? Мол, всё случилось из-за тебя?
– Нет, – опять мотнула головой Роен. – Вернее, и это тоже, но главное в другом.
– В чём же?
– Они его, а, значит, мои.
– Можно чуть понятнее?
– Не могу понятнее. Пожалуйста, хватит, не тяни! – Вот теперь Ора взмолилась по-настоящему, хотя, наверное, снова не так, как следует. – Ты принимаешь мою плату?
– Да будет так, – равнодушно согласилась Юная.
***
Жара с темнотой соткались в тяжёлое покрывало, лишь на столике, прямо под распахнутым настежь окном, горел ночник, заботливо прикрытый тонким, радужным, будто мыльный пузырь, стеклянным колпаком. Лампа ничего толком не освещала, лишь кружевную занавеску, чуть шевелящуюся под лениво тёкшим через подоконник ветерком, да всё тот же стол, графин с чем-то золотисто-медовым, два бокала и вазу с фруктами.
Бриз облегчения не приносил, он казался тёплым, как вода и остро пах цветущим жасмином и морем. Ора, никогда даже близко с морем не бывавшая, точно знала: именно такой у него аромат – медно-горьковатый, с душком осенней дыни.
Роен приподнялась на локтях, пытаясь заглянуть за подоконник, рука скользнула по уже привычной шелковистости льняных простыней, рука подломилась и девушка неловко перевернулась на бок, едва не ткнувшись в чью-то голую грудь.
– Осторожней, – запоздало предупредил Грай, придерживая её за плечо.
– Тебе больно? – тут же всполошилась Ора, таращась на экзорциста.
В этом таращенье ничего умного, наверное, не было, потому что Роен ничего не понимала, вот просто ничегошеньки.
– Тебе может быть больно, – не улыбнувшись, а эдак лишь обозначив улыбку, пояснил муж.
Наверное, атьер хотел успокоить девушку, но ничего у него не вышло, слишком уж напряжённой получилась мина. Да и весь он походил на чересчур стянутую пружину.
– А мы где? – спросила Ора, лишь бы не молчать.
– Кажется, в моём особняке на Ласковом побережье, – едва заметно пожал плечом экзорцист.
– И как мы сюда попали?
– Понятия не имею. Последнее, что я помню…
Грай поморщился, а продолжать не стал. Видимо, воспоминание было не из приятных. Впрочем, Ора его прекрасно понимала. Она бы тоже – и с превеликим удовольствием! – выкинула из головы Лабиринт вместе с Юной и сделкой. К сожалению, всё это помнилось очень отчётливо.
– Грай, – почти шёпотом позвала Роен, протянула руку, кончиками пальцев, едва касаясь, провела по шрамам на его лице.
– Перестань.
Экзорцист отдёрнул голову, перехватив её запястье.
– Тебе неприятно?
– Тебе неприятно. Противно.
– Дура-ак. Такой важный атьер, а дурак.
Ора улыбнулась, вывернула запястье, обвела ладонью его скулу, погладила шрам, рассекающий бровь, вслед за белой ниткой давно зажившей раны спустилась к кончику носа. Экзорцист, напряжённый до закаменевших мускулов, будто притаился и, кажется, даже дышать позабыл, лишь глаза поблёскивали под полуопущенными веками.
– Грай, – снова позвала Ора, – это правда ты? – Эльд, серьёзный, как смерть, кивнул. – Как же хорошо, что это ты. – Роен легонько вздохнула, пристраивая щёку ему на грудь, где шрамов тоже хватало. – А это я.
Он молчал долго – девушка подумала, что уж совсем никакого ответа не дождётся, так и будет её дорогой супруг лежать колода колодой. Но экзорцист всё-таки шевельнулся, словно хотел подняться, Ора даже отстранилась, чтобы ему не мешать. Но вставать Грай не стал, а обхватил Роен обеими руками, взгромоздив её сверху, стиснул так, будто хотел впечатать в себя.
– Ты представить не можешь, как хорошо, что это ты, – тяжело выдохнул ей в лицо. – Что это именно ты.
Кровать, кажется, покачнулась, а за ней и светильник, и окно, и Луна, выглядывающая из-за кружевной занавески белым боком. И весь мир покачнулся тоже, на один удар сердца замер, а потом снова пошёл, как подведённые часы, но в какую-то совсем другую сторону, вроде бы даже противоположную прежней.
Цикады, оглушительно стрекочущие за окном, испуганно примолкли, мотылёк, с идиотским упорством бьющийся в стекло ночника, устыдившись, улетел. Остался только глухой далёкий гул прибоя, рокочущий в такт пульсу.
Но скоро море перестало успевать вслед за сердцем, заспешило, только всё равно запаздывало. И мир торопился, но безнадёжно отставал, да так и подевался куда-то, оставив двоих наедине с лихорадочным узнаванием и сумасшедшим желанием убедиться, что это действительно он, что это на самом деле она.
А потом кроме пульса, заходящегося в бешеной скачке, и желания вовсе ничего не осталось.
***
Ора зевнула, клацнув клыками, потянулась до боли в ноющих плечах: вот интересно, плечи-то тут при чём? От стыдной, но почему-то совсем не смущающей тяжести, эдакой сытости и полного довольства хотелось кошкой тереться о прохладные простыни, перекатываться с боку на бок, и чтоб погладили, приласкали. Но просить Роен постеснялась, а муж – вот уж точно чурбан! – сам не догадался, торчал на краю постели, сосредоточенно чистил апельсин.
– Теперь, как честный мужчина, ты должен на мне жениться, – съязвила Ора.