Его голос хлыстом бьёт по ушам. Второе. Он спрашивает о втором.
К горлу подкатывает ком, мешая дышать.
В глазах застревают слёзы.
— Если я скажу нет, это что-то изменит? — в пол выдоха произношу.
Он смотрит на меня. Просто смотрит. Долго. Безжалостно. Затем встряхивает лицом. И разочарованно качает головой.
— Иди к себе, Лесли.
Твердо. Непоколебимо.
Вот и всё.
Мое сердце не ухает в живот, оно падает гораздо ниже.
Теперь он не прикоснется ко мне. Вообще. Никогда. Это осознание должно вызывать во мне огромное облегчение. Но почему-то не вызывает.
На душе становится тошно. В прямом смысле. Меня начинает тошнить.
Слёзы огромным комком поднимаются вверх.
Я жалобно всхлипываю.
— Лесли, иди к себе, — раздается с нажимом.
И это добивает. Окончательно. Бесповоротно.
Я давлюсь отчаянным всхлипом.
Срываюсь с места и пулей вылетаю прочь.
26
Я сижу в комнате примерно час. Может два. Не знаю. Мне все равно. Я не хочу выходить. Никуда. Вообще.
Кто-то стучит в дверь. Я игнорирую. Тогда дверь открывается сама. На пороге домработница. Наверняка, сообщить о том, чтобы я убиралась. Не ей это решать, конечно, не ей. Но я догадалась, что так будет.
— Мисс, пора завтракать, — а нет, ошиблась. Она внимательно на меня смотрит. Ну да. Глаза красные, нос опухший, вид, как у побитой собаки. Жалкое зрелище.
— Вы можете поговорить со своим братом, — вдруг говорит она. Наверняка, восприняла мое состояние как тоску за Джереми.
— Нет, не хочу, — качаю головой. Горько кривлю губы.
Смотрю на нее и вдруг вспоминаю.
—
Я бежала. Бежала, как сумасшедшая, покрытая ужасом и осознанием того, куда вляпалась. Реальность взорвалась у меня под ногами. Я в ловушке. Мама... Джереми.
И Джейкоб. Он никогда не трогал меня. Несколько раз ударил. На этом всё. Ему не нужны были другие девушки. Он был одержим только ею.
Её невероятной красоты погасшие серые глаза до сих пор передо мной. Но это тихое смиренное видение рассеивается и я снова вижу перед собой домработницу.
— Как тебя зовут? — выдыхаю я.
— Гретта, — в пол голоса отвечает она, смущенно отводя взгляд. Только сейчас я замечаю, что в ее руках поднос с едой.
— Он не обижает тебя? — я сглатываю. Понижаю голос в полтона. — Хозяин.
— Хозяин? — переспрашивает. Удивленно округляет глаза. — Нет конечно!
Я сама не замечаю, как из горла выдирается тихий всхлип. Отворачиваю голову и прикрываю глаза так, чтобы она не видела.
— Вы плачете, — вдруг раздается взволнованный вздох. — Почему вы плачете? Вы переживаете за брата? Не расстраивайтесь, хозяин его не обидит. Он совсем не такой бездушный, каким кажется.
Я кривлю губы в улыбке. Бездушный... Пожалуй, это самое точное определение.
— Хорошо, Гретта. Оставь поднос на столе. Я хочу побыть одна.
Повисает тишина. Я вновь прикрываю глаза. С губ слетает прерывистый вздох. По щеке бежит горячая слеза. Когда раздается слабый звон посуды, а за ним легкий толчок двери, я понимаю, что она ушла.
27
Я прихожу в себя еще долго. Целый день. До самого вечера. Пару раз выхожу за потребностью. Один — чтобы поесть.
Чуть позже домработница снова стучит. Она хочет убраться в комнате.
Я выхожу, чтоб не мешать. Гуляю коридором. Успеваю пересчитать комнаты. На втором этаже — три, на первом — четыре. Пятая дверь — входная. Стопорюсь. Смотрю. Высокая, черная.
Качаю головой. Горько тяну губы. Некуда. Мне некуда бежать.
Возвращаюсь обратно.
Чувствую себя беспокойно.
Я не хочу с ним пересекаться.