Тебе, с любовью…

– Не в том смысле. Возможно, это кровавые снимки из зоны военных действий.

– Ясно. – Кивнув, он продолжает готовить фиксаж.

– Там может быть абсолютно все. Съемка была ее хобби.

– Я помню.

Конечно, помнит. Я проводила в классе мистера Жерарди больше времени, чем в любом другом месте школы.

Он не сводит взгляда с химикатов, отмеряя нужное количество.

– Почему ты решила проявить эту пленку?

– Не знаю.

Мистер Жерарди молчит, не глядя на меня. Мои слова повисают в тишине, и я чувствую укол совести. Учитель знает, что я не просто так решила проявить пленку, и ждет моего признания.

– Вчера ко мне зашел Брэндон, – тихо говорю я. – Он предположил, что мама могла успеть заснять машину, которая врезалась в ее такси и скрылась с места аварии. Мы просмотрели все карты памяти, но…

– Ничего не нашли?

Я качаю головой.

– Только снимки с последнего задания.

Мистер Жерарди, выпрямившись, смотрит на меня.

– Почему ты не сказала мне об этом утром? Я бы мог…

– Да нет… все в порядке. – Пожав плечами, я кручу в руке лежащую на маминой сумке камеру. Крышка объектива потерлась в тех местах, где мама касалась ее пальцами, чтобы снять или надеть. – Предположение Брэндона маловероятно.

– Согласен. Но тебе, наверное, в любом случае будет приятно увидеть ее последние снимки?

– Возможно. – Я сглатываю.

Срабатывает таймер, и я выливаю из бачка проявитель, а мистер Жерарди готовится заливать в него фиксаж. Я делаю все машинально, хоть и давно этим не занималась. Это как ездить на велосипеде: раз научился, то уже не разучишься. Я выливаю проявитель, мистер Жерарди заливает фиксаж, я закрываю бачок, мистер Жерарди переворачивает его, и мы снова ждем.

– Ты подумала о возвращении на курс? – тихо спрашивает учитель.

Пожав плечами, я выстраиваю в линию кюветы для растворов.

– Каково тебе было снимать осенний фестиваль?

Мучительно. Но сегодня утром, глядя на фотографию Деклана с Рэвом и девчачьей группой поддержки, я вспомнила, как любила фотографировать. Вспомнила, как это здорово – иметь возможность навсегда запечатлеть проходящее мгновение. Даже если те, кто присутствует на снимке, никогда не встретятся после школы, их мгновение дружбы и отчужденности уже увековечено навсегда.

– Более-менее… нормально.

Мистер Жерарди ждет продолжения, но я больше ничего не добавляю.

– И?.. – приподнимает он брови.

– И… не знаю.

– Ты скучаешь по этому?

– Иногда.

Он кивает. Затем изучающе смотрит на меня.

– Тебе больно знать, что вы с мамой разделяли это увлечение?

– Нет. Мне больно знать, что я никогда не буду способна на такие же поступки, как она. Из-за этого все кажется бессмысленным.

Я замираю с рукой на кювете. Я сказала больше, чем хотела. Сказала то, в чем до конца не могла признаться самой себе.

Мистер Жерарди отрывается от реактивов и смотрит на меня.

– Бессмысленно?

Я заливаюсь краской. Может быть, это прозвучало для него как оскорбление? Но я не знаю, как получше объяснить свою мысль.

– Своими фотографиями мама пыталась изменить мир к лучшему. Я не такая, как она. Я никогда не смогу поехать в Сирию и ходить между разбомбленными домами. Мне по городу-то трудно проехать не заплутав.

– Джульетта, тебе семнадцать лет. Тебе совершенно нечего стыдиться. Вряд ли ты, пройдя по улице, отыщешь хоть кого-нибудь, кому хватит сил и духа на нечто подобное. И то, что ты не можешь сделать этого сейчас, не значит, что ты не сможешь сделать этого никогда.

Я смотрю на него, в смятении перебирая пальцы. Мне нечего сказать.

Он ставит бутылки и разворачивается ко мне лицом.

– Мой брат – пожарный. Я не понимаю, как он может заходить в горящие здания, а он не понимает, как я могу выдержать целый день с подростками. Если кто-то не рискует своей жизнью, это совсем не значит, что работа их жизни… бессмысленна.

– Я не хотела вас обидеть.

– Знаю. Но послушай. Вот бросишь ты заниматься фотографией – решать тебе, ты имеешь на это полное право, – и что потом? Какая профессия будет соответствовать идеализированному тобой образу мамы?

Не знаю. Никогда не думала об этом. Я думала только о том, что не могу быть такой, как она.

– Моя жена тоже фотограф, – продолжает мистер Жерарди. – Она снимает детей. Только детей. Думаешь, это бессмысленное занятие?

Я сглатываю.

– Нет. – Поколебавшись, добавляю: – Но оно ничью жизнь не меняет.

– Ты это серьезно? Ты когда-нибудь рассматривала фотографии детей? Говорю тебе как отец: твои собственные дети, запечатленные на фотографиях в разном возрасте, – это бесценный подарок. Время так быстро летит.

Перед мысленным взором встает снимок, где я уткнулась в шею мамы. Этот снимок она установила на рабочем столе своего компьютера. У меня перехватывает дыхание.

– Я не хотел тебя расстроить.

– Вы и не расстроили.

Неправда. Я чувствую легкую грусть.

– Подожди тут.

Мистер Жерарди уходит всего на минуту. Вернувшись, показывает фотографию на мобильном. На ней женщина касается губами лобика новорожденного ребенка. В льющемся откуда-то свете пушистые волосы малютки светятся ореолом вокруг головы.

– Эту фотографию сделала моя жена, – говорит учитель.

– Она прекрасна.