Читаем 'Тебя, как первую любовь' (Книга о Пушкине - личность, мировоззрение, окружение) полностью

Усовершенствуя плоды любимых дум,

Не требуя наград за подвиг благородный.

Они в самом тебе. Ты сам свой высший суд;

Всех строже оценить умеешь ты свой труд.

Ты им доволен ли, взыскательный художник?

Итак, не просто "сладкие звуки и молитвы", а подвижничество, подвиг взыскательного, требовательного к себе художника, самая строгая критика своих произведений, их усовершенствование.

И только тогда, только при этом условии поэзия может быть понастоящему "полезна" обществу, может вести его и воспитывать его, может пророчествовать.

Да, поэт - пророк. Но опять же только в том случае, когда говорит он не языком "празднословным и лукавым", когда взгляд его становится вещим, "как у испуганной орлицы", когда сердце его как "угль, пылающий огнем", когда он способен внять и

...неба содроганье,

И горний ангелов полет,

И гад морских подводный ход,

И дольней лозы прозябанье.

Вот тогда пророк, внемля своему призванию, может, должен восстать и, обходя моря и земли, глаголом жечь сердца людей.

Короче говоря, пушкинскую эстетическую и пушкинскую гражданственную позицию не следует противопоставлять, как это часто делалось.

Цель поэзии - поэзия. Это значит, что чем ближе поэзия к своей цели подлинно художественного произведения, подлинного искусства, - тем более она может служить и социальным, гражданственным целям.

Красота, художественность - высшая ценность, высшее достояние искусства. Но, повторим, Прекрасное - это облик Истины, Добра, Справедливости. Таков был великий общечеловеческий идеал, выношенный еще античностью. И Пушкин его усвоил и блистательно воплотил в созданиях своего гения. Зло не может быть красивым. Гений и злодейство - две вещи несовместные. Прекрасное не терпит суеты и пустоты. Оно прекрасно тогда, когда исполнено высоких дум и чувств.

Пушкинский стих выковался, конечно, на русской национальной почве, но, он впитал в себя и достижения поэтической мировой культуры.

Свое высокое предназначение как национального поэта Пушкин видел в том, чтобы не только образовать русский литературный язык, но и показать на собственном опыте, что языком этим возможно создавать произведения, не уступающие величайшим шедеврам мирового искусства.

Пушкина нередко обвиняли в подражании западным образцам: Вольтеру, Байрону, Шекспиру... Но Пушкин никогда не сводил дело к рабскому копированию, эпигонскому подделыванию под образец. Усваивая творческую манеру того или иного мастера, он стремился идти дальше его, своим собственным путем.

Сам поэт вполне определенно высказался об этом: "Талант неволен, и его подражание не есть постыдное похищение - признак умственной скудости, но благородная надежда на свои собственные силы, надежда открыть новые миры, стремясь по следам гения, - или чувство, в смирении своем еще более возвышенное: желание изучить свой образец и дать ему вторичную жизнь".

Открыть новые миры, стремясь по следам гения! - вот кредо Пушкина в его отношении к шедеврам мирового искусства, вот тайна всемирности и всечеловечности его собственного гения. Пушкин перепробовал свои силы не только в разных жанрах, но и в разных национальных стилях поэзии, усвоил великое разнообразие направлений, методов творчества, технических приемов, манер, композиций, представленных в мировой литературе.

Все это он усердно стремился перенести на родную стихию русского языка.

И не просто перенести, а творчески преобразовать в соответствии с природой этой стихии. Валерий Брюсов, специально проанализировавший эту сторону деятельности поэта в статье "Пушкин - мастер", верно подметил, что Пушкин, встретившись с тем или другим литературным направлением, словно задавался вопросом: "А можно ли это же самое сделать по-русски?" И делал. Именно по-русски.

В самом деле можно, как показал Брюсов, обозреть всю историю человечества, весь цикл разноязычных литератур и почти отовсюду найти отголоски в творчестве Пушкина.

Древний Восток звучит в подражаниях "Песне песней", в "Гавриилиаде", в "Юдифи", в библейских сюжетах.

Античный мир, помимо того, что уже говорилось, представлен подражаниями Анакреону, Афинею, Ксенофонту, Ювеналу, Катуллу, Горацию.

Средние века - стихами, навеянными "Божественной комедией" Данте, а также "Сценами из рыцарских времен", рядом набросков.

Восток выступает с разных сторон: здесь и Турция ("Стамбул гяуры нынче славят..."), и арабская, персидская поэзия, "Подражания Корану", и "Татарская песня" из "Бахчисарайского фонтана", и даже Китай ("Мудрец Китая...").

О Франции говорить пришлось бы долго: Пушкин знал ее искусство досконально. Он вникал в творческую манеру Вольтера, Шенье, знал Мериме, Гюго, Мюссе и многих других.

Англия отозвалась в произведениях Пушкина духом творчества Шекспира, Байрона, Корнуолла, Вальтера Скотта.

Италия - это Ариосто, Альфьери, Пиндемонте, Мадзони.

Испания, Португалия - в ряде баллад, песен, в "Каменном госте".

Германия - это соперничество с Гете (например, в сценах из "Фауста"), с Шиллером, Гейне.

Много у Пушкина попыток творческого воссоздания духа сербской, польской, украинской, молдавской поэзии.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Искусство цвета. Цветоведение: теория цветового пространства
Искусство цвета. Цветоведение: теория цветового пространства

Эта книга представляет собой переиздание труда крупнейшего немецкого ученого Вильгельма Фридриха Оствальда «Farbkunde»., изданное в Лейпциге в 1923 г. Оно было переведено на русский язык под названием «Цветоведение» и издано в издательстве «Промиздат» в 1926 г. «Цветоведение» является книгой, охватывающей предмет наиболее всесторонне: наряду с историко-критическим очерком развития учения о цветах, в нем изложены существенные теоретические точки зрения Оствальда, его учение о гармонических сочетаниях цветов, наряду с этим достаточно подробно описаны практически-прикладные методы измерения цветов, физико-химическая технология красящих веществ.В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Вильгельм Фридрих Оствальд

Искусство и Дизайн / Прочее / Классическая литература