Тебя любить

Я долго лежу и смотрю на луч света. Надо бы встать, и пойти к источнику, но мне так хочется спать. Ужасно сильно клонит в сон, хотя ощущение такое, будто я только что проснулась. Проверяю руку и ногу — они целые и невредимые, даже не мокрые от крови. Странно. Может быть, всё это мне приснилось? Шарю ладонями вокруг себя, подо мной твердый, скорее всего деревянный, пол. Значит, точно приснилось. Только почему я лежу на полу в полной темноте? Упала с кровати, пока спала?

Здесь темно, зато тихо и сухо. Где я? Эта комната напоминает мне что-то, о чем я уже успела позабыть. Точно, по форме она повторяет мою комнату в нашей с Ником квартире. Опять ничего не понимаю. Я больна, у меня жар, чувствую до сих пор. Могло ли случиться так, что не было никакого побега? Стараясь не шуметь, иду на свет. Глаза слезятся, я прикрываю их ладонью.

Свет льется из кухни, я слышу голоса: один из них точно принадлежит Ивану, а второй… У меня задрожали коленки и перехватило дыхание. Там Ник! Мой Ник! Вбегаю на кухню и застываю в недоумении и ужасе: на нашем огромном обеденном столе лежит труп. Ник с каким-то остервенелым выражением лица орудует кухонным ножом, иногда посмеиваясь и комментируя происходящее. Иван тоже смеется, он сидит поодаль и начищает до блеска массивный черный пистолет.

Я силюсь сказать что-то, но не могу. Всё, что я вижу, не может быть правдой. Не должно! Нет! Ник поворачивается ко мне и с невероятно доброй улыбкой протягивает нож. С его рук капает кровь, я четко слышу, как капли падают на стол, на пол и этот звук сводит с ума. Как завороженная подхожу ближе, беру нож из рук священника и не знаю, что делать с ним дальше. Чего он хочет от меня?

Этот глубокий, слишком откровенный и чистый взгляд пугает меня даже больше, чем всё то, что происходит вокруг. Сколько раз я смотрела в глаза своего любимого священника, сколько раз искала там спасения, забывая о том, что его самого тоже кто-то должен спасти. Если я сейчас сдамся, то никто и никогда не сможет спасти Ника.

Что? Какое спасение?

Мои руки снова отказываются двигаться, судорогой сводит раненую ногу. Да, точно, в меня стреляли. Нож падает, звонко ударяясь о край стола. Ник с легким недовольством поднимает его и подходит ко мне слишком близко, гипнотизируя взглядом. «Обними меня, скажи, что я сплю» — молюсь внутри себя так рьяно, как никогда прежде. Только это не та молитва, к которой я привыкла. Священник осторожно обнимает меня за талию и запрокидывает голову, я чувствую, как ледяное острое лезвие проходит по моей шее, заливая грудь чем-то горячим, похожим на мой страх и ужас.

За что? Я не сделала ничего ужасного, просто сбежала, по глупости. Я бежала от самой себя!

— Прости, Ник… — пытаюсь прошептать, но и половина слов не выходит. Захлебываюсь кровью, не могу сделать вдох и выдох. Чувствую, как моё тело осторожно опускается на пол.

Странно, но пол не такой жесткий, каким я его себе представляла. Он мягкий и пахнет сырой листвой. Мне снова холодно, я вся мокрая и не могу толком дышать. На моем лице лежит что-то, не могу разобрать что. Оно попадает в глаза, уши, нос и даже рот, если его открыть. Сырое, с каким-то жесткими вкраплениями. Господи! Это же земля! Я узнаю её гнилостный запах, её сырость и вязкость, тут больше глины, чем плодородной почвы. Пытаюсь дотянуться рукой до шеи, проверить, цела ли она, но не могу. Руки засыпаны, а левая вообще не работает, даже пальцы почти не шевелятся. Меня закапывают. Паника.

Если до этого момента я хоть как-то могла дышать, то теперь не в состоянии этого делать. Я забыла, как это — делать вдохи и выдохи. Тело начинает биться в судорогах, сердце колотится так, что мне тошно, оно сейчас разгонит кровь до предела, вскипятит её, и она просто испарится, ещё до того, как я смогу что-либо понять.

Я бы хотела истошно закричать, начать брыкаться, хоть что-нибудь сделать для своего спасения, но не могу. Это ещё хуже, чем всё, что я испытывала до этого. И если нож, комната, Ник с Иваном явно были горячечным сном, то земля надо мной — самая реальная реальность из всех существующих.

Чувствую, как силы медленно уходят в землю, она поглотит меня всю, без остатка, только не сразу. Долго, очень долго я буду лежать здесь и растворяться, исчезать постепенно, тоскливо, и никогда уже не смогу ничего объяснить Нику, не смогу убедиться в том, что с ним всё в порядке, не буду выбирать с ним печенье и тайком есть его любимое мороженое. Что за глупости, Гата…Последние минуты жизни ты хочешь провести вот так? В этих ерундовых воспоминаниях?

А что, если в этих воспоминаниях вся моя жизнь?