Течение неба : Христианство как опасное путешествие навсегда

При депрессии значения всех слов замыкаются в пределах словарной статьи (при этом имеющийся в голове больного словарь зависит от его культурного статуса, а не от болезни), теряя все возможности нестандартного (поэтического) словоупотребления, а все предложения строго подразделяются на истинные, ложные и бессмысленные. Кстати, именно в таком виде представляет формальную семантику естественного языка то направление науки, которое восходит к великим, но депрессивным ученым Готтлобу Фреге и Ричарду Монтегю. По мнению Ноама Хомского, они создают модель не естественного языка, а искусственного, ими же самими придуманного. Это все же не совсем так: естественный язык формальной семантики Фреге-Монтегю — это все-таки именно естественный язык, но неестественно сдавленный депрессией. Из него выпадает вся поэтическая составляющая, без которой невозможна не только поэзия, но и повседневная коммуникация недепрессивных людей. Естественный язык оперирует бесконечными объемами значений, а язык депрессии ограничен их плоской проекцией на страницы словаря.

У Шмемана в дневниках есть драгоценный фрагмент, иллюстрирующий отрицание диагноза, которое обычно бывает у больных, которые сильно страдают, но не хотят признавать себя больными и отвергают мысль о надобности лечения.

Описывается очень простая ситуация, для священника банальная (не только в США, но и в России): обратилась женщина в депрессии, депрессия у нее может быть реактивной, то есть зависеть лишь от ее тяжелых жизненных обстоятельств, а не более глубоких психических заболеваний. В любом случае, тут возможно успешное лечение у психотерапевта (в России, скорее, у психиатра), тем более что такое лечение в США оплачивается по медицинской страховке и вполне доступно. Вообще говоря, священник обязан все это знать. Тут были все основания женщину обнадежить, послать к доктору и при этом подстраховывать процесс лечения со своей поповской стороны. Казалось бы, очень радостно, когда ты действительно можешь подсказать выход из крайне неприятной ситуации, и уже одна эта твоя радость может стать началом психотерапевтического воздействия на обратившегося человека. Ну ладно, предположим плохой вариант: ты (поп) ничего не понял в ситуации, и сказать тебе нечего. Тоже дело житейское и нередкое, к сожалению. Но у Шмемана ни радости, ни сожаления, а истерика. Совет он дает такой, который депрессию бедной женщины должен был только усилить: «отвергнуть саму себя в этой лжи» и т. п.

И это говорится депрессивному человеку, у которого и без того уже зашкалило самоотвержение в том единственном смысле, в котором он только и сможет понять любого собеседника! Такие разговоры с депрессивными больными крайне опасны и могут оборачиваться суицидом. Но я тут хочу сказать не о женщине, а об аффективной реакции самого Шмемана:

Вчера — длинная пастырская беседа с женщиной в депрессии. Бросил муж. Сын ушел в hippies. Бросил школу, живет неизвестно где. Дочь двенадцати лет тоже начинает впадать в депрессию. Все бессмысленно. Профессия (медицина) опротивела. Полная тьма. Во время разговора ощущал с самоочевидной ясностью «демонизм» депрессии. Состояние хулы. Согласие на хулу. Отсюда — смехотворность психиатрии и психоанализа. Им ли с «ним» тягаться? «Если свет, который в вас, тьма…»? Я сказал ей: «Вы можете сделать только одно, это — отказаться от хулы, отвергнуть саму себя в этой лжи, в этой сдаче. Больше Вы не можете — но это уже начало всего». Болезнь современных (да и не только современных) людей — одержимость. А они, а с ними заодно и священники, хотят лечить ее психиатрической болтовней.