Все, входящие в церковь и слушающие священныя писания, но, по некоторому уклонению от порядка, не участвующие в молитве с народом, или отвращающиеся от причащения святыя евхаристии, да будут отлучены от церкви дотоле, как исповедаются, окажут плоды покаяния, и будут просити прощения, и таким образом возмогут получити оное», которое Зонара в XII веке объясняет: «Итак, и сии отцы определили, что входящие в церковь, но не пребывающие на молитве и не причащающиеся по какому-нибудь бесчинию, то есть не по благословной причине, но бесчинно и беспричинно, отвержены от церкви, то есть отлучены и остаются вне собрания верных. А уклонением отцы назвали здесь не то, если кто ненавидит божественное причащение и поэтому не преступает к приобщению, но то, если кто избегает его, может быть, из благоговения и как бы по смиренномудрию. Ибо если бы по ненависти и по отвращению к святому причастию уклонялись от него; то были бы подвергнуты не отлучению, а конечному отсечению от церкви и анафеме.
Не причащаться за литургией могут только те, кому причащаться запрещено вовсе, то есть чей фактический статус подобен древней категории кающихся «купностоящие»: это не они сами решили не причащаться, а Церковь временно не допускает их до причастия за какие-то грехи.
Возведение нарушения этого правила в норму на всем христианском Востоке произошло еще на исходе Средневековья, но это и привело к тому, что миллионная якобы православная паства на самом деле оказалась сборищем безбожников.
Церковь существует как собрание верных только тогда, когда это собрание евхаристическое. Те, кто этого не понимает или не интересуется этим, не должны допускаться к церковному общению вовсе (о чем и говорит правило Антиохийского собора, процитированное выше).
Потеряв таких людей из собственной общины, не нужно думать, будто это потеря, так как это были люди, которые и так к Церкви внутренне не принадлежали.
Но в условиях ИПЦ нередко бывают общины или совсем малые группы (семья, просто несколько человек, одиночные верующие), которые живут без своего священника и без возможности постоянно бывать в каком-либо приходе с благоустроенной литургической жизнью. Необходимо, чтобы такие группы могли совершать обедницу и причащаться запасными Святыми Дарами, которые им должен давать ближайший священник. Невозможность для каких-то людей регулярно добираться до церкви с полным богослужением не должна означать, что они лишаются Евхаристии. Что касается исповеди, то перед каждым причащением она необязательна, а один раз в одну-две-три недели можно исповедоваться по электронной почте и другим современным средствам связи.
Такая постановка дела позволяет отказаться от «услуг» плохих священников, которых обычно терпят на приходах только от безысходности. Но безысходность тут мнимая: лучше никакого священника, чем плохой, так как от плохого священника слишком много вреда.
Истинное Православие не нуждается даже в безвредных «машинках для служения литургии», так как одушевленный мирянин с запасными Дарами лучше попа-«машинки».
Богослужение суточного круга также должно совершаться регулярно, но тут отсутствие священника не представляет вообще никакой проблемы. Все миряне должны, в меру возможности, понимать богослужение и учиться совершать самим все службы «иноческим чином», даже если у них в приходах с наличием священников все в порядке. Среди прихожан в отношении к церковному уставу должно быть правило «научился сам — научи другого».
В самом богослужении крайне важно понимать, что более, а что менее важное, и учитывать это при неизбежном сокращении того репертуара, который предлагается в богослужебных книгах. Унаследованная нами русская дореволюционная практика, а также приходское богослужение греческих старостильников сложились в XIX веке под влиянием другой расстановки приоритетов — с ориентацией не на смысл богослужения, а на техническое удобство священников и на театральные эффекты. Здесь невозможно обсуждать эту тему подробно, но многие и так поняли, о чем речь.