Течению наперекор

Сейчас я хочу вернуться немного назад, чтобы рассказать, как произошел крутой поворот на моем основном жизненном пути. Летом 83-го года я прочитал последнюю лекцию по методам исследования. К концу того же года была закончена рукопись третьей книги, которой завершалось изложение всего прочитанного за три года курса. Я выполнил свое намерение передать молодым ученым все мои знания и опыт экспериментальной работы. Что дальше? Мне исполнилось 60 лет, можно было выйти на пенсию. При той ограниченности личных потребностей, которая давно уже стала для меня привычным образом жизни, этой пенсии хватило бы для поддержания вполне сносного существования в материальном плане. Тем более, что моя жена Лина успешно работала в Институте элементоорганических соединений Академии и уже готовилась к защите докторской диссертации. Наш сын Андрей тоже работал и не нуждался в нашей помощи.

Но я еще был полон сил и не был морально готов к переходу в категорию пенсионеров. Конечно, и в этом качестве я мог бы продолжать свою просветительскую деятельность. Партийная организация пенсионеров по месту жительства охотно поручила бы мне вести политзанятия для тех же пенсионеров. И для чтения вольнолюбивых стихов я, вероятно, сумел бы найти аудиторию, быть может, менее многочисленную. Но вряд ли бы меня это удовлетворило. Я еще мог и хотел приносить пользу обществу своим активным трудом. Уход из Института был в принципе решен. Естественно было подумать о постоянной работе в школе. Но это оказалось не так просто. Мои переговоры с директором 43-й школы, расположенной в нашем районе, в начале 84-го года закончились неудачно. Я понял, что мой диплом кандидата наук и немотивированное сколь-нибудь серьезно намерение покинуть академический институт вызвали определенную настороженность. Директор школы мне сказал, что если у него в школе откроют математический класс, то разговор о моем зачислении будет иметь смысл. Просил справляться у него по телефону. Я справлялся в 85-м и 86-м годах с тем же результатом.

Впрочем, можно было не торопиться с проблемой трудоустройства. В Институте у меня по-прежнему хватало дел в качестве председателя научно-технического совета. Кроме того, я был порядочно занят редактированием английских переводов моих книг по методам и подготовкой рисунков для них. Но вся эта работа к 86-му году должна была закончиться. К этому времени решение о будущей общественно полезной деятельности должно быть принято. Некоторое время я еще думал о возможности возобновления прерванной ранее исследовательской работы по моей гипотезе. Но после смерти Энгельгардта в июле 84-го года поддержать такое намерение было некому.

Не раз я мысленно просматривал прожитую жизнь. Чаще всего вспоминал счастливые годы моего пребывания в семье Родионовых. В главе 7-й я кратко описал эти годы. Там же упомянул, что редакторская работа Николая Сергеевича по изданию Полного, академического собрания сочинений Л. Н. Толстого не казалась мне тогда исторически важным делом. (Ведь все основные произведения Толстого, наверное, были уже напечатаны, думалось мне.) Николай Сергеевич о своей работе говорил мало, а доступ к его дневникам я получил только в феврале 2000 года.

Но атмосфера доброжелательности, внимания, участия, даже радости по поводу удачи или успеха любого из друзей или просто знакомых ощущались каждым, кто, пусть в первый раз, оказывался в этой квартире. Тем более — мной, в течение нескольких лет бывавшим в ней едва ли не каждый вечер. И это при том, что хозяева дома потеряли на войне обоих своих мальчиков.

Где был источник этого безграничного великодушия, которое наполняло смыслом жизнь двух осиротевших стариков? — спрашивал я себя. Откуда они черпали силы, чтобы при каждой возможности помогать людям — то бодрящим словом, а то доступным для них делом? Вспоминая, я с позиций моего зрелого возраста нашел ответ на эти вопросы. Этим источником была личность и нравственное учение Льва Николаевича Толстого.

Я уже упоминал, что, работая с дневниками Н. С., среди его тетрадей я нашел несколько листков, написанных мною и датированных августом 51-го года. Это было «жизненное кредо» молодого человека 28 лет, сложившееся под влиянием «духа Толстого», царившего в доме. В 7-й главе я переписал мое кредо полностью, а здесь повторю только одну ключевую фразу: «...Я могу быть счастлив, если буду сознавать, что моя жизнь протекала не в безразличии к счастью других, а напротив, все ее содержание, весь труд, который и есть ее главное содержание — все служит тому, чтобы помочь людям быть счастливыми...» Далее там следует изложение моих тогдашних мечтаний о занятии наукой, и именно биофизикой.

К 83-му году я напрочь забыл о существовании этого «документа». Но фактически следовал его смыслу в течение всей предшествующей жизни. И вот теперь расставался с наукой. Каким же другим трудом я смогу теперь послужить людям? Решил обратиться к первоисточнику этих идей — «посоветоваться» с самим Львом Николаевичем.

4 февраля 1984 года (из дневника)