Теперь мне остается только пояснить тебе, уважаемый читатель, каким образом работа над Толстым круто повернула мою линию жизни. Для этого мне достаточно процитировать только одно, на мой взгляд, очень важное высказывание Толстого:
«...Ничто, увеличивающее возможность людей воздействовать друг на друга: железные дороги, телеграфы, телефоны, пароходы, пушки, все военные приспособления, взрывчатые вещества и все, что называется культурой, никак не содействовало в наше время благу людей, а напротив. Оно и не могло быть иначе среди людей, большинство которых живет безрелигиозной, безнравственной жизнью. Если большинство безнравственно, то средства воздействия будут содействовать только распространению безнравственности... Желательное отношение нравственности и культуры такое, чтобы культура развивалась только одновременно немного позади нравственного движения. Когда же культура перегоняет, как это теперь, то это — великое бедствие. Может быть, и я даже думаю, что оно бедствие временное; что отсталость нравственная вызовет страдания, вследствие которых задержится культура и ускорится движение нравственности, восстановится правильное отношение». (Из дневника Л. Н. Толстого за 1907 год)
***
Во избежание недоразумений должен обратить внимание читателя на то, что, во-первых, из перечисления, которым начинается этот отрывок, ясно, что словом «культура» Толстой обозначает научно-технический прогресс. (Разве мы не столкнулись с этим в результате достижений ядерной физики? Разве не были на грани пропасти сорок лет назад, в дни Карибского кризиса? Разве не висит сейчас над нами угроза отравления среды обитания?)
Во-вторых, слово «безрелигиозный» относится не к церковной вере, а к той религии добра, любви и служения человечеству, к которой призывает Толстой в своем Евангелии.
Эти мысли Льва Николаевича окончательно побудили меня оставить Институт и вообще сферу естественных наук и постараться вложить оставшиеся еще у меня силы в дело содействия нравственному прогрессу. То есть в сферу гуманитарную. Но как и куда? Разумеется, не в политику. И не в искусство, поскольку никакими талантами не обладаю. Не в философию, психологию и прочие науки, требующие специальных знаний. После долгих раздумий я остановился на истории. Причем на истории античной. И вот из каких соображений. Во-первых, человеческая природа и психология мало изменяются со временем. Поэтому на материале истории (даже античной) возможно рассматривать и утверждать нравственные ценности, которые остаются таковыми в наши дни. Во-вторых, объем знаний в античной истории ограничен. Все, что было написано древними авторами и сохранилось, все известно и даже переведено на русский язык. Нового фактического материала не прибавится. Следовательно, этот раздел истории доступен для изучения даже дилетантам в обозримые сроки. В-третьих, мои навыки работы с научной литературой (история все-таки наука) мне будут весьма полезны. Наконец, именно античная история хуже всего известна рядовым гражданам нашей страны. В отличие от дореволюционной гимназии (недаром в ней учили древние языки — переводов еще не было), в советской школе античную историю проходят крайне поверхностно — в начальных классах. А ведь вся современная культура и общественные устройства уходят своими корнями в античность.
Вот такой крутой поворот. Что из этого получилось, я расскажу в последующих главах. Начал я с Древней Греции. Наиболее интересный период ее истории — расцвет афинской демократии — на добрых пять лет опередил апогей политического развития и могущества Древнего Рима. Длился этот период всего один век, и основные события происходили в относительно небольшом городе. Кроме того, «движение нравственности», о котором писал Толстой, яснее прослеживается на истории афинской демократии, чем на более сложной римской истории.
Глава 14. На новой стезе
Расцвет и падение афинской демократии
Таково было первоначально выбранное название книги. Оно бы сразу информировало потенциального читателя (покупателя) о замысле автора. Однако по настоянию редактора книга получила броское, но мало что говорящее название «О Солон!». С набранным мелким шрифтом подзаголовком «История афинской демократии». Но кто, просматривая полки в книжном магазине, читает подзаголовки?
Работа над книгой начиналась летом 84-го года. Если бы она появилась в продаже в 88-м или 89-м году, то содержание ее оказалось бы весьма злободневным. В стране только начинались реальные демократические преобразования. Волею обстоятельств книга была напечатана лишь в 2001 году. Впрочем, драматический опыт первой демократии, как мне кажется, мог бы быть полезен как современным гражданам, так и их политическим руководителям. Ибо созданное у нас в стране (наспех!) демократическое государство далеко не совершенно.