Течет река Эльба

И опять разъяренный медведь перед ним. Он, кажется, дышит ему в лицо, хохочет, рычит: «Попался, рус!» Человек в исступлении поднимает глаза вверх: нет, это не медведь дышит ему в лицо, не он хохочет над ним. Это там, над головой пленного, у ограды котлована, стоят эсэсовцы, забавляются, орут: «Ату его, Мишка, ату!» И пленный, в какой уже раз, с обезумевшими глазами снова бежит по замкнутому кругу котлована, опять бросается на каменные стены, скользит по ним, обдирая до костей окровавленные пальцы, падает на бетонный пол, встает, бежит, падает и снова бежит... А сверху несется пьяное: «Ату его, Мишка, ату!»

«Ату?! — кричит вдруг в отчаянии пленный. — Ату, гады, орете?! Нате-ка, выкусите!» — И, повернувшись, он идет навстречу зверю...

— Мама, мамочка! — затрясла Бригитта за плечи фрау Эрну. — Не надо больше, не надо! Мне страшно, мама, страшно!

— Погоди, дочка, — Эрна обняла Бригитту. — Ты представляешь, оказывается, очень сильный был этот русский. Шагнул навстречу медведю, схватил его за шею и начал душить. Понимаешь, начал душить. Охранники, конечно, притихли от неожиданности. Сколько людей бросали в эту яму, а такого еще не видали. Медведь, потешась, разрывал несчастных в клочья. А тут, гляди-ка, вцепился русский в зверя и душит. Захрипел, говорят, медведь-то. Слюну пустил. Еще немного и капут бы ему.

— И что же, мама? — спросила притихшая Бригитта.

— Один эсэсовец не выдержал. Выстрелил в русского. Напугался, гад. Ведь на весь лагерь могло разлететься — русский медведя задушил. Чего доброго и до охраны, мол, доберутся.

— Какой человек, в самом деле, мама! — сказала Бригитта и потянула мать за руку. — Пойдем потихоньку. Я вся дрожу.

Возвращались той же дорогой, мимо причала для лодок, поваленного дуба с гнездом на вершине кроны. Из-за леса медленно поднималась туча. Временами ее перечеркивали яркие змейки-молнии. Где-то далеко-далеко гудело небо, гремел гром.

— Смотри, даже кувшинкам страшно, прячутся, бедняжки, — сказала Бригитта.

— Это они на ночь, дочка, встанет солнце — опять расцветут.

— Скажи, мама, как же могло так случиться: Гете, Шиллер и... Бухенвальд? А? — Бригитта остановила мать, тревожно посмотрела на нее.

Прежде чем ответить, фрау Эрна немного подумала. Не только ее дочь волновал этот вопрос. Люди часто спрашивают: как же это могло случиться?

— Фашизм, девочка, всему виной, — твердо сказала фрау Эрна. — Опутал умы людей черной паутиной. И вот Бухенвальд, Освенцим, Майданек... Тогда и Гете и Шиллер горели в кострах. Ты об этом знаешь.

Они вышли на свою улицу. Стемнело. Зажглись уличные фонари. Свет от них падал на лохматые кроны старых лип, растущих по обе стороны улицы, и листья деревьев, трепеща на ветру, отливали холодным серым блеском.

— Вот и наша обитель, — сказала Эрна, остановившись у подъезда дома. — Пойдем ужинать или еще подышим свежим воздухом? Кажется, идет гроза.

— Постоим немножко. — Бригитта подошла поближе к матери и положила руки на ее плечи: — Мама, я хотела тебе сказать, да не решалась... — Ее мысль прервала молния. Бригитта закрыла глаза.

— О чем, дочка?

— Ты знаешь, Гюнтер ушел...

— Слыхала. Герда как-то сказала. Ну и что же? — как можно спокойнее ответила мать.

— Мама, потом о нем написали в листовке.

— В какой листовке, когда? — Эрна насторожилась.

— Я тебе не говорила, мама, мне положил ее кто-то в карман на заводе.

— И что же в ней написано?

— Гюнтер — герой.

— Слюнтяй он! — воскликнула Эрна. — Таких надо презирать, а не любить.

— Не слишком ли строго? — Бригитта опустила руки. — Может быть, он заблудился, ошибся, может быть, он вернется...

— Хорошо, если одумается, но вряд ли, дочка. — Эрна посмотрела в глаза Бригитты.

Они поднялись в квартиру. Эрна зажгла свет, переоделась. Бригитта подошла к столу, взяла книгу, полистала не глядя.

— Мама, я еще забыла тебе сказать...

— Ну что еще, девочка? — Фрау Эрна присела возле дочери.

— У меня произошла размолвка с Катрин, мама.

— Вот тебе и на. То водой не разольешь. Душа в душу. И вдруг размолвка. Дети еще вы.

— Это серьезно, мама. — Бригитта встала, положила книгу. — Я обидела ее и русского лейтенанта, что был у нас на вечере. — Эрна слушала, строго глядя в глаза дочери. Бригитта продолжала: — Теперь поняла, что поступила глупо. А тот лейтенант почему-то вчера приснился мне. Значит, он обо мне думает.

— Или ты о нем. — Фрау Эрна притянула к себе дочь. — Что я тебе скажу. Обидеть можно любого человека, для этого немного надо. А восстановить потом его доверие бывает трудно. Поэтому извинись перед Катрин, раз ты глупо поступила. Катрин поймет. Ну а с лейтенантом сложнее. Увидишь ли ты его?

— Наверное, увижу, мама. Скоро они придут к нам в клуб.

— Хорошо. Чтобы он не считал тебя негодной девчонкой, посмотри ему в глаза, дочка. Пристально и искренне взгляни. Глаза — зеркало души. Они скажут все сами. Он простит тебя. Мужчины отходчивы.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Над аэродромом опустилась ночь. В этих краях она наступает быстро, незаметно, как у нас на юге. Смотришь, светло-светло, и вдруг словно ворон черным крылом махнул — темень, а на небе глазастые звезды.