Течёт моя Волга…

В Торонто накануне отлета труппы в Ванкувер. События развивались почти как в детективе. Нанятый адвокат Джим Петерсон искал ответа на один-единственный вопрос: «Вы осознаете то, что делаете?» — чтобы убедиться, что перед ним не сумасшедший. В последний вечер Петерсон поставил машину в двух кварталах от театра. После спектакля, выйдя на улицу в окружении поклонниц, Миша неожиданно для всех бросился бежать со скоростью спринтера. Они, конечно, решили, что он спасается бегством от них, и ринулись вдогонку. Но танцовщик, едва не проскочив мимо нужной машины, все же успел вскочить в нее, водитель нажал на педаль газа, и через считанные секунды она словно растворилась перед опешившими любителями балета и автографов. «Когда бежал, не чуял под собой ног, был только страх и пустота в желудке. Я уже почти спасовал, когда прыгал в автомобиль», — рассказывал артист спустя четыре года, когда я, будучи на гастролях в США, очутилась в кругу своих соотечественников в Нью-Йорке.

Мог ли он раньше эмигрировать подобным образом? Бесспорно. В 1970 году, во время выступлений в «Ковент-Гардене» с балетной труппой Кировского театра в Лондоне он пережил шумный успех; критики открыли в нем «новую звезду на небосклоне мировой хореографии». Там, в Лондоне, танцовщик встретился с Рудольфом Нуриевым, уехавшим из Советского Союза в 1961 году. «Мы много говорили о хореографии, — вспоминал Барышников с едва уловимой печалью на лице. — О том, как работают в Лондоне, как занимаются в классе, какую технику разрабатывают. Нуриев показал свои сценические костюмы, рассказал, как они придуманы, сшиты… Во время поездки в Лондон там осталась балерина Наталия Макарова, и я был потрясен случившимся. Мне казалось, это самая большая глупость, которую можно было сделать. Я не думал тогда, что смогу покинуть свою страну, театр, публику. Даже когда увидел, как живет Рудольф. У него было все — богатство, свобода, мировое признание. Он мог танцевать всюду, но все это не вызывало и мысли о том, что я смогу сделать то же самое…

Решение пришло внезапно. Это было время, когда я почти не выходил из депрессии, меня одолевало отчаяние от невозможности свободно дышать. Нет, я не стал любить Родину меньше, она со мной незримо всегда. Я просто хотел самостоятельно управлять своей судьбой. Это пугало: я не знал ни правил игры, ни языка, ни страны, на которой предстояло окончательно остановить выбор (правда, газеты трубили в один голос, что в Торонто его ждала невеста, очаровательная и состоятельная Кристина Берлин, дочь бывшего директора газетной корпорации Херста, с которой он начал свою новую жизнь в Штатах).

— Я знал, что буду жалеть об этом шаге, — скажет потом Миша. — Вряд ли это был подвиг с моей стороны, скорее, жизненная необходимость.

Между прочим, Барышников всегда говорил о том, что «выбрал свободу» по причинам сугубо артистическим, не вписываясь на родине в балетные стереотипы. Факт остается фактом: никто не расслышал тогда его горьких интонаций, не заметил дерзкой непримиримости к нелепостям, скуке и пустоте, не рассмотрел лицедейскую природу его дарования и, наконец, не обратил внимания на то, что творилось в душе молодого человека, для которого не существовало детства.

Отец, преподаватель топографии в военном вузе, готовившем разведчиков, ушел из семьи к другой женщине, и мать Миши, простая русская крестьянка, воспитанная на доброте и преданности, не смогла перенести измены мужа и покончила с собой. Кто знает, что творилось на сердце у одиннадцатилетнего мальчонки, снимавшего петлю с шеи матери? Боль утраты не смогли смягчить ни отец, с которым Миша никогда не был в близких отношениях, ни училище, где каждый был занят своими делами и заботами, ни друзья, которых у начинающего артиста было не так много. И все же он выстоял, смирился, хотя без конца навязчивая мысль постоянно сверлила мозг: все люди смертны, но разве это могло случиться с моей мамой, замечательным, необыкновенным, самым лучшим человеком на свете? Барышников и сегодня, вспоминая о матери, все еще чувствует боль. «Она была самой большой моей любовью, и когда я думаю о своих детях (у него есть дочь от актрисы Джесски Ланж и сын от третьей спутницы жизни, балерины Лайзы Райнхарт), то все время сравниваю наши отношения с теми, какие у меня были с мамой». Он и дочь назвал в честь матери Александрой и утверждает: девочка как две капли воды похожа на свою русскую бабушку, стройную блондинку, с крупными выразительными серыми глазами и правильными чертами лица.