Течёт моя Волга…

Итак, восемнадцатилетний Михаил Барышников, будучи еще в стенах хореографического училища, стал обладателем золотой медали Международного конкурса артистов балета в Варне. Спустя три сезона, проведенных на сцене Кировского театра, получив на одном из спектаклей тяжелейшую травму, юный танцовщик наперекор всем, не долечившись до конца, поехал на Международный конкурс в Москву и снова завоевал золотую медаль, подтвердив репутацию незаурядного артиста с большим будущим. Несмотря на невысокий рост (1 м 63 см), его подтянутая фигура — гармоничная, не без утонченности — казалась на сцене легче, элегантней, стройней. Главным же качеством была виртуозная техника. «Классический танец Барышникова, — считал известный русский хореограф Леонид Якобсон, учитель и наставник Миши в театре, — почти беспределен в своих возможностях, физических и выразительных. Технических трудностей для него не существует. Он одинаково свободно говорит на любом танцевальном языке, будь то пластический речитатив или каскад самых виртуозных па. Он взял у школы все, что она могла ему дать. Он не школяр, не ученик, но мастер, владеющий всеми ее секретами и потому свободный от узкопрофессиональных оков. При законченности, совершенстве танцевальной формы, в самых мимолетных проходных положениях зафиксированной, он внутренне подвижен. Барышников в равной мере блестящий концертный исполнитель, ошеломляющий публику в сольных вариациях, и танцовщик спектакля, создавший художественный образ, со своим отношением и к наследию, и к современности, артист размышляющий, беспокойный, ищущий, как сказать танцем то, что хочешь сказать. Танец для него — призвание, наслаждение, страсть»…

В театре Барышников танцевал юношу в балете «Горянка», принца Дезире в «Спящей красавице», исполнял главные партии, если не ошибаюсь, в балетах «Блудный сын», «Сотворение мира» и, по-моему, в «Гамлете». Покойный солист балета Большого театра Марис Лиепа говорил мне, что Барышников «выглядел ярко и самобытно» еще в партии графа Альберта в «Жизели».

Кстати, Марис дал мне и короткий абрис беглеца:

«Барышников не выносил сентиментальной архаики, элементарными эмоциями не воспламенялся, был индивидуалистом и не очень-то это скрывал. Потому академическая компания не стала для него, да и не могла стать родным домом. Он ведь томился в театре, не располагая ролями нужного ему характера. Его мало занимали в спектаклях, приходилось простаивать. Вполне допускаю, что вынужденное безделие и подтолкнуло его на импульсивное решение остаться за океаном».

Поначалу было очень много грустных и одиноких минут, о которых Барышников не хочет вспоминать: «Я никогда не смогу говорить об этом открыто».

Балетный мир позаботился о нем — были получены приглашения из Италии, Франции, Германии, Австралии. Но он выбрал США, подписав контракт с Американским театром балета.

Оставшись на Западе, Барышников шел на огромный творческий риск. Он скажет впоследствии о США, что это одновременно «замечательное и жестокое место для становления, где все надо решать самому». «В начале новой жизни инстинкт самосохранения делал меня агрессивным. Только преодолев это, я начал сближаться с людьми, с которыми хотел работать».

Сомнения в правильности выбора все же терзали его. По крайней мере, Нуриев в кругу русских эмигрантов и друзей говорил, что Миша «подумывал о возвращении домой». Как бы то ни было, как писала лондонская «Санди таймс», Барышников все же сумел удержаться от соблазна вернуться на родину и вскоре «взмыл в сверкающий великолепием мир американского классического балета». Он стал «лакомым кусочком», и балерины отчаянно соперничали друг с другом, добиваясь того, чтобы иметь партнером именно Барышникова и никого другого.

Будучи на гастролях в США, я сумела выкроить время, чтобы взглянуть на выступления труппы «Америкэн балле тиетр». Барышников танцевал с Макаровой, вызвал шквал оваций и бурю восторга в публике. Я увидела перед собой артиста как бы в новом качестве: он давал классическому танцу словно второе дыхание, возвышал его содержание, дух романтизма, простоту красоты.