Процессы, доставившие государствам и корпорациям столько хлопот, сказались и на жизни обычных граждан. Внутреннее потребление западных сообществ достигает той полноты, когда начинают стираться прежние социальные и культурные различия: появляются разные версии массовой культуры, рок-н-ролл и сексуальная революция. Общественное мнение восприняло эти феномены в качестве «освобождения» индивидов, во всяком случае, тех поколений, которые не знали ни голода, ни больших войн, ни беспросветной бедности и неграмотности, столь частых еще в начале XX в., хотя в действительности социальная система стала просто немного более гибкой. Сексуальная революция, действительно, сделала возможным выражение эмоций и жизненного стиля в формах, ранее недопустимых, но это лишь привело к маркетинговому управлению сексуальностью в целях социального группообразования и экономического использования.
Выход этого «свободного» поколения в публичную сферу в 1968 г. имел форму бунта против существующих политических порядков, будь то протесты против войны во Вьетнаме в США или восстание студентов во Франции и «пражская весна», когда вслед за экономическим процветанием сообщества потребовали политической и культурной свободы. В социалистических странах сообщества требовали возврата к рынку, в остальных молодежь симпатизировала «культурной революции» Мао, не имея ни малейшего представления о ее содержании. Примечательно, что порицавшие «имперскую» политику США французские леваки сослужили хорошую службу Вашингтону, избавив его от такого последовательного антиамериканиста, каким был опытный и стратегически мыслящий Ш. де Голль. Вызванные выступлениями потрясения оказались кратки: изменив сообщества, в частности, уравняв женщин и мужчин, они не дали им больше свободы, но сделали социальное включение более изощренным.
Молодежные бунты и финансовая либерализация возвестили о конце корпоративистского общества, которое выстраивалось еще с 1870-х гг. Его статичное устройство уже не подходило для расширенного сообщества, образованного и обеспеченного на Западе и стремительно урбанизирующегося в развивающихся странах. Социал-демократы и представители правых партий, ассоциирующие себя с христианами, приходят к парламентскому консенсусу, как в конце XIX в. это сделали либералы и консерваторы. Растущий частный капитал поставил деловые предприятия и государство в такое положение, что межпартийные различия стали несущественными, а политическая борьба лицемерной. В период глобализации 1990—2000-х гг. во многом потребительская, неполитическая конкуренция частных лиц, демонстрируемая сетями телевидения и Интернет, сделала периферийные сообщества лояльными западной культуре.
Элита США, владеющая наиболее крупными активами и контролирующая самые могущественные политические объединения и деловые организации, уже не могла поддерживать свою власть в прежней институциональной системе управления мировым капитализмом, когда частные прибыли упали, а стараниями государства из американской экономики вырвался поток неуправляемой ликвидности. Появилась необходимость перестроить эту систему, выведя отношения капитала и власти за пределы государственной компетенции и подчинив сообщества очередным институциональным изменениям. Целью изменений был контроль вырабатываемой мировой ликвидности и управление с его помощью мировой политикой. В 1950—60-е гг. институциональная система гегемонии в большей степени держалась контролем межгосударственных отношений; в 1970—80-е гг. посредством вненациональных офшорных юрисдикций была проведена деликатная операция по пересадке международных финансов из государственных тенет в частное управление. Эти действия наложили ограничения на все сообщества и национальные государства, вначале повысив цену функционирования экономики, а затем под угрозой банкротства (то есть полного исключения из системы мирового капитализма), поставили исполнение все большей части социально-экономических функций государства в зависимость от их финансовой прибыльности в пользу частных инвесторов.