Каким-то чудесным образом Димка с Махди разговорились, хотя пасдар не понимал ни слова по-английски. Вот что значит мужской разговор. Махди был старше Димки от силы лет на пять.
Благодаря неожиданному гостю, время в Джульфе-иранской пролетело быстро. Проверка документов и досмотр купе даже не показались мне такими утомительными, какими описывали их те, кто уже путешествовал поездом Тегеран-Москва.
Тем временем забрезжил рассвет и в окне возникли очертания пустынной желтой местности и одинокого серого здания с надписью «Jolfa». Видимо, населенный пункт Джульфа был далеко от пограничного, который стоял натурально в чистом поле. Мы с Димкой высунулись в коридорные окна. Наши три вагона уже стояли отцепленные на каком-то упирающемся в бетонную стену пути – видимо, запасном, ведущим в ангар. Стало понятно, почему в ночи наш вагон дернулся так, что пораскрывались стенные шкафчики – нас отцепляли от состава Тегеран-Табриз.
Путь, на котором стояли наши вагоны, был крайним, дальше начиналась бескрайняя, испещренная верблюжьими колючками степь. Кроме саксаулов на ней там и сям валялись старые советские вагоны. Было очень чудно видеть пыльные, лежащие на боку посреди степи вагоны с облупленной голубой краской и табличками вроде Баку-Нахичевань или Ленкорань-Ленинакан. Что там делали эти вагоны, толком никто не знал.
Выходить из вагонов в Джульфе-иранской запрещалось. Как только взошло солнце, стало очень жарко. Из степи в открытые в проходе вагона окна полетела горячая пыль, и их пришлось закрыть. Мы сидели под кондиционером и завтракали. Тут до меня, наконец, дошло, почему к нам прибился молодой Махди: в вагоне было прохладно!
Где-то еще через час наш вагон снова дрогнул, натужно заскрежетал и куда-то покатился. Мы с Димкой прильнули к окнам, но солнечный свет тут же исчез и наступила кромешная тьма.
Махди, продолжающий сидеть в моем купе, что-то сказал по фарси.
– Нас загнали в ангар! – перевел Димка. – Утянули локомотивом.
– Ты понимаешь по-персидски?!
– Нет, но я смотрю в окно.
Мы прогромыхали куда-то вглубь, где мерцал тусклый электрический свет. Вагон снова затрясся, завибрировал и пополз вверх.
– Каля-маля, – снова пояснил нам на своем Махди.
– Нас зацепили подъемником и тянут вверх, – снова перевел Димка. – Сейчас поднимут на домкрат и будут менять колеса. У железнодорожников это называется «менять тележки».
– Слушай, Дим, – не выдержала я, – признавайся: ты по фарси понимаешь или сын стрелочника? Откуда ты знаешь, что с нами будут делать и как это называется у железнодорожников?!
– Ну, во-первых, я уже ехал на этом поезде из Москвы в Тегеран, – пояснил Димка. – А во-вторых, нетрудно догадаться. Машинам так же колеса меняют. А в ангаре – домкраты, иначе зачем нам в ангар? Говорят, раньше в нашей Джульфе тележки меняли, но потом договорились с иранцами за советские вагоны в бессрочную аренду.
– Аааа, так это они там валяются в степи! – догадалась я.
– Ну, может, исламской революции они стали без надобности. Договоренности же еще при шахе были, отец рассказывал, когда мы в ту сторону ехали. За Джульфой-иранской персидская узкоколейка заканчивается, и начинается широкая советская железная дорога, путь к коммунизму.
– Дима! – укоризненно сказала тетя Рита, которая как раз зашла в мое купе с яблочным пирогом. – Ребята, шарлотка! – сказала она. – Пробуйте, сама напекла в дорогу.
Шарлотка у нее вышла отменная, яблок много, они нежные и сочные. Особенно понравилась шарлотка нашему пасдару. Он очень благодарил.
«Тележки» заменили, вагоны выкатили на свет божий и Махди стал прощаться. Что он говорит, мы не понимали. Но, судя по тому, что он улыбался и тряс Димке руку, он благодарил за приют и угощение и желал нам счастливого пути.
– Его следить за нами приставили, – заявил Димка, когда юный страж исламской революции нас покинул.
– С чего ты взял? – недоверчиво спросила я. – По-моему, ему просто жарко стало на улице торчать, и он решил охладиться.
– Ага! – засмеялся Димка. – А то над ним старшего начальства нет! Тогда бы уж самый главный охлаждаться пришел, а не этот. Они все время по одному бойцу в вагон сажают, когда волокут нас в депо. Чтобы мы там, в темноте, чего доброго не подготовили свержение исламской революции.
– Жаль, – расстроилась я. – А я думала, он просто хороший парень!
– Ну, может, он и хороший парень, – согласился Димка, – одно другому не мешает. Вот, представь, живет он где-нибудь тут, – Димка махнул в сторону желтой, уходящей за горизонт степи, – в хижине, с большой голодной семьей, а тут – бах! – революция! И можно вместо наследственной профессии чабана стать бойцом! Гордостью семьи!
– А как же ему автомат доверили? – удивилась я.
– Так и доверили, – захохотал Димка. – Вызвали под знамена исламской революции и вручили – защищай, мол, революцию, от любой угрозы. Вот почему их молодняк так часто жмет на курок случайно.