Текел

Я повесил трубку. И подумал о том, что мне поистине лень ехать туда одному, впихиваться в какую-то общину, где меня никто не знает и не ждет. Может, я просто боялся. Скорее всего, так оно и было. Но потом я вспомнил про свою двоюродную сестру, которая была мне точно таким же лучшим другом, как и Олег, только вдобавок еще и родственница. Я набрал ей.

– Привет, Лана. Как дела?

– О, привет. Хорошо, у тебя как?

– Нормально. Опустим всю эту вежливую дребедень. Ты сегодня что делаешь?

– Сегодня я уезжаю с предками в гости.

– Блин. Во сколько?

– В четыре часа.

– Вот отстой…

– А что хотел?

– В Церковь собираюсь поехать. Туда, куда ходила Софья.

– О, правда? Это круто.

– Думаешь?

– Конечно.

– Так ты точно не сможешь со мной?

– Нет, не смогу.

– А жаль.

– А жаль, да.

– Ладно. – Говорю. – Тогда до связи.

– Удачи! Потом расскажешь, как прошло.

– Обязательно.

Я повесил трубку. В дверь ванной постучала мама.

– Пошли есть. – Отдала она приказ.

– Сейчас.

– Что ты там так долго делаешь?

– Эмм, я зубы чистил.

– Быстрей.

Странная логика у родителей – если ребенок задерживается в туалете, значит, он непременно там мастурбирует.

***

Я надеялся, что брат одолжит мне свою машину, но он напомнил мне о ее поломке, о том, что это я ее сломал и больше не получу ключи, и о том, что ему нужно отвезти ее в салон. Если она соблаговолит поехать, конечно. В ином случае, отцу придется тащить ее на тросе. В общем, я сказал: «Ладно» и опять пошел к метро.

Людей в вагоне было считанные единицы. Я подошел к карте со схемой и посмотрел, в какую сторону двигаться. Итак, нужно было проехать пять станций, сделать пересадку, проехать еще семь станций, и я буду на месте.

Я отошел от схемы и облокотился на двери, на которых написано: «Не прислоняться». Напротив меня стоял лысый, толстый мужик в бежевой полосатой рубашке, в черных брюках, и босоножках. Они тоже были бежевыми. Но самое интересное, что в нем было – это пальцы ног. Они буквально торчали во все стороны, вылезая из растрепанной обуви. А костяшки, которые располагаются у больших пальцев (они, кажется, называются клиновидными костями) были огромных размеров. Наверное, там было чрезмерное скопление соли. Я ненароком представил зверскую картину: как этот мужик приходит к врачу, жалуется на свои огромные костяшки, а доктор достает пилу, хватает ногу пациента и начинает пилить эту самую клиновидную кость. Из нее сыпется соль, а мужик орет, но не сопротивляется, мол, доверяет врачу и все такое. Хех, кто знает, может быть, из меня вышел бы хороший хирург или просто лечащий врач. Я даже почувствовал что-то наподобие угрызения совести перед самим собой за то, что не подался в медицину.

Вскоре я откинул все эти мысли прочь и уставился на сидящих пассажиров. Больше всех меня заинтересовал маленький мальчик, у которого, по-видимому, была гиперактивность. Рядом с ним сидела его бабушка, и она не знала, как совладеть с этим проказником. Он, то кидался конфетами, то кричал, то спрыгивал с места, то садился обратно, елозил, отрывал широко рот, строил гримасы. Его нужно срочно тащить к невропатологу. Тот постучит ему по коленкам, пропишет лекарства. Если ребенку не давать тумаков и не наказывать, потом придется вести его к врачу. Ох, опять я про медицину.

Поезд приехал на станцию «Китай город», я вышел и пошел к эскалатору. Мне навстречу шел целый сонм разных людей: потные старики и замотанные взрослые, безразлично проходили мимо, миловидные девушки стреляли в меня глазами, затем опускали взгляд и ускоряли шаг, а парни хмуро, исподлобья глядели в мою сторону, как будто, совершенно не зная, кто я есть, на дух не могли принять. И все-таки есть между нами, парнями и псами, кобелями какая-то связь. Когда встречаются две дворняги они, не двигаясь, стоят, смотрят друг на друга и скалят острые клыки. Вот и мы так же. Все молокососы, якобы, соперники. А главный приз – окружающие нас суки. Но это их политика – не моя. Мне-то, надо признаться, плевать с высокой башни на них и на их соревнования.

Другой вагон был почти пуст. По его основанию ездила туда-сюда пустая бутылка водки. Ее собственник раскинулся на сиденье и храпел. Где-то в углу сидела затуманенная, грустная женщина, без единой кровинки в лице. Она смотрела прямо перед собой и не шевелилась. Неподалеку от нее молодая девушка, с неформальной внешностью: виски выбриты, волосы покрашены в черный, белый, розовый и даже голубой. Тесная майка, короткая юбка, вульгарные колготки в сеточку, куча браслетов на запястьях. Она читала какую-то книжку в черной обложке, трясла ногой и покусывала губу. Думала, должно быть, что кто-то возбудится, а то и подсядет, завяжет разговор. Размечталась.

Моя станция. Двери разъехались, и я вышел.