Техник — ас

— Допустим не знали. Но вы прекрасно видели Красные Кресты на машинах и целились вы именно по ним. Или это входит в ваши европейские ценности, расстреливать санитарные машины и эшелоны? Есть фото, на которых ясно видно, как вы втроём один за другим целенаправленно расстреливаете именно санитарные машины. Вы преступник, Юутилайнен, и вас будут судит как военного преступника. И знаете что? Нашу эскадрилью называют любимчиками Сталина. Отчасти они правы и я лично обращусь к товарищу Сталину, чтобы вас приговорили к смертной казни и повесили, а не расстреляли. А ещё лучше я сделаю по другому. Я распространю эти фото в Ленинграде, а потом отдам вас в руки людей и пусть они порвут вас в клочья. Но и это ещё не всё. Вы назвали нас варварами. Ну что же, будь по-вашему. У варваров был чудесный обычай кровной мести. Когда закончится война, то каждый лётчик нашей эскадрильи, каждый механик, каждый повар и официантка из столовой начнут охоту за вашими родными и близкими. Мы жестоко уничтожим весь ваш род до седьмого колена. Настолько жестоко, что могильщики на кладбищах будут до конца дней своих просыпаться по ночам от кошмаров, вспоминая в каком виде они хоронили ваших близких.

— Вы...Вы..Вы не сделаете этого,— губы Юутилайнена тряслись, а в глазах стоял ужас.

— Сделаю, прапорщик. Ещё как сделаю. С наслаждением. Жаль вы этого уже не увидите, хотя можно попросить отсрочить вам приведение приговора в исполнение и после каждой акции показывать вам фото того, что останется от тех, кто был вам близок и дорог. У вас есть крохотный шанс, что я передумаю. Отвечайте правдиво на все вопросы и тогда, возможно, вас не повесят, а расстреляют и я не трону вашу семью. Думайте, Юутилайнен, думайте. Только не затягивайте с этим.

Я не стал прощаться ни с кем и поспешил выйти. Ещё минута и я своими руками свернул бы шею этой мрази. Как я сдержался, было совершенно не понятно.

— Спирт есть?— спросил я у сидящего за своим столом, наверное, секретаря с петлицами сержанта госбезопасности.

— Н-н-нет,— вопрос его явно ошарашил,— есть водка.

— Сойдёт, давай сюда.

Сержант в полном недоумении достал из стола фляжку и протянул мне.

— Открывай,— я кивнул на фляжку. Сержант как сомнамбула открутил крышку,— А теперь лей,— я подставил ладони под фляжку,— Ну, лей, чего застыл!

Водка потекла из горлышка ручейком прямо в ладони. Я с огромным удовольствием, под вытаращенные глаза сержанта, вымыл под ней руки, словно дезинфицируя после общения с заразным. Хотя, наверное, так оно и было.

Мы летали каждый день по два, три, а то и четыре вылета и редко какой из них обходился без воздушного боя. Немцы словно с цепи сорвались и пытались прорваться к ледовой трассе, постоянно меняя тактику. Это мог быть одиночный бомбардировщик с одной тысячекилограммовой бомбой или большая, до 80-130 единиц, группа самолётов противника. На разный высотах, разными типами самолётов. И всё с одной единственной целью— прервать сообщение Ленинграда с Большой землёй по льду Ладожского озера.

По сведениям, полученным от пленных, мы знали, что Гитлер был в бешенстве и пообещал вызванному в Берлин командующему 1-м воздушным флотом генерал-полковнику Альфреду Келлеру, что разжалует его в рядовые и пошлёт на Восточный фронт в окопы, если тот не уничтожит ледовую трассу.

Перехватить все самолёты противника, даже имея такой большое подспорье, как радиолокационная станция, мы были не в силах и то тут, то там на Дороге жизни появлялись огромные полыньи от разрывов тяжёлых немецких авиабомб.

Выматывались все. И мы и лётчики других авиаполков. Несмотря на зимний мороз вытаскивали нас из самолётов в насквозь мокрых зимних комбинезонах. Сами мы, зачастую, самостоятельно вылезти из кабин уже не могли. Просто сил не было.

Две недели немецкого авиационного наступления вымотали всех. Потери были просто огромными как у немцев, так и у защитников неба над Ладожским озером. То тут, то там с ледяной белой глади озера в небо поднимались чёрные чадящие столбы дыма от горящих сбитых самолётов. Горело вытекшее из баков горючее и казалось, что сам лёд горит. Огненный лёд Ладоги. Нас старуха с косой пока обходила стороной, а вот другие полки недосчитались многих опытных пилотов. Да и мы от усталости начали допускать ошибки в небе, несколько раз едва не закончившиеся для нас печально. Во всяком случае пробоин в плоскостях мы стали привозить из вылетов очень много.

Лётчики ходили злые и раздражённые. Срывались друг на друга и на техников. Сам был свидетелем, как старший лейтенант Мищенко ( поз. Вьюн), вернувшись с боевого вылета, набросился на своего техника с претензией, что тот недосмотрел за пулемётом и он заклинил в самый критический момент. Бледный техник, а за такой залёт запросто можно и под трибунал угодить, полез проверять вооружение и оказалось, что Вьюн просто расстрелял весь боекомплект до железки и не уследил за этим. Пришлось извиняться перед ни в чём не повинным техником.