Техника и практика психоанализа

Несколько клинических примеров проиллюстрируют основные моменты, отмеченные выше. Пациентка начинает сессию, молча и спокойно лежа на кушетке, ее глаза закрыты, она кажется умиротворенной и довольной. После нескольких минут молчания я говорю: «Да?» Она мягко улыбается, вздыхает, но продолжает молчать. Проходят минуты, и на меня производит все большее впечатление та картина спокойствия и блаженства, которую она являет. Обычно она достаточно разговорчива и продуктивна, а во время молчания становится напряженной и беспокойной. Я начал мысленно просматривать наши последние сессии в надежде, что смогу найти какое-нибудь объяснение этой необычной реакции. В этот день ее сессия была сдвинута на вечер из-за некоторых изменений в моем расписании. Обычно она приходила по утрам. Сейчас на улице было темно, в комнате горел свет.

Пациентка продолжала молчать, а я все больше и больше поражался тому удовольствию, которое она излучала, продолжая молчать. Почти через двадцать минут я сказал ей: «Эта сессия какая-то особенная. Чем вы так наслаждаетесь совершенно молча?» Она ответила мягко и мечтательно: «Я лежу здесь, впитывая чувство покоя этого офиса. Это убежище. Я вдыхаю аромат вашей сигары и представляю вас сидящим в вашем большом кресле, уютно и задумчиво попыхивающим сигарой. Ваш голос звучит, как кофе и дым хорошей сигары, тепло и ободряюще. Я чувствую себя защищенной, в безопасности, так, будто обо мне заботятся. Как будто сейчас уже за полночь и все в доме спят, кроме моего отца и меня. Он работает в своем кабинете, и я чувствую запах его сигары и слышу, как он готовит себе кофе. Как мне, бывало, хотелось прокрасться в эту комнату и свернуться клубочком рядом с ним. Я иногда пыталась сделать это и обещала вести себя тихо, как мышка, но он всегда отправлял меня обратно в постель».

Пациентка сама осознала, что этот поздний час, свет в офисе, аромат моей сигары, мое молчание и мой голос вызвали воспоминание детства, стремление побыть наедине со своим защищающим, любящим отцом. Она позволила себе, лежа на кушетке, испытать то удовольствие, которого она была лишена, но о котором фантазировала в детстве.

Мой пациент мистер З.[40] вошел в ту стадию анализа, когда ему очень трудно рассказывать мне о своих сексуальных фантазиях. Он проходил анализ уже в течение нескольких лет, и мы проработали множество различных аспектов его сопротивлений переноса. Но данное специфичное сопротивление ощущалось как-то иначе. Было много сессий с поверхностными разговорами, отсутствием сновидений и молчанием. Но был один момент, обращающий на себя внимание, когда он сделал замечание, что я последнее время отношусь к нему как-то по-другому. Я понуждал его прояснить, в чем было это отличие. Он не знал; он не мог описать это; но в конце концов, запинаясь, он выпалил, что я кажусь ему отталкивающим. Тогда я сказал ему, прямо и открыто: «Хорошо, я омерзителен для вас. Теперь попытайтесь мысленно представить меня и опишите, что вас отталкивает». Пациент медленно начал говорить. «Я вижу ваш рот, ваши губы, они толстые и влажные. В углу рта – слюна. Мне очень не хочется говорить это вам, доктор Гринсон, я не уверен, что это правда так». Я просто сказал: «Пожалуйста, продолжайте». «Ваш рот открыт, и я представляю его запах. Я могу видеть ваш язык, облизывающий губы. Когда последнее время я пытаюсь говорить с вами о сексе, я вижу все это, и это меня останавливает, сковывает. Теперь я боюсь вашей реакции (пауза). Мне кажется, что я воспринимаю вас как похотливого, сладострастного старика» (пауза).

Я сказал: «А теперь позвольте своим мыслям блуждать вокруг картины сладострастного, похотливого старика с толстыми мокрыми губами». Пациент продолжал говорить и вдруг пересказал воспоминание из своего раннеподросткового возраста, когда он, возбужденный, шел по улице, высматривая проститутку, но испытывал страх и неловкость. В темной аллее кто-то подошел к нему, явно с сексуальными намерениями. Он понял, что этот человек хотел ласкать его пенис, а затем сосать его. Мальчик был бессилен совладать с этой ситуацией. Разрываемый возбуждением и страхом, он остался пассивным и позволил совершить это сексуальное действие над собой. В первый момент он не знал, мужчина это или женщина, все произошло так быстро, в аллее было очень темно; он был переполнен различными эмоциями. Но он вспомнил рот этого человека, его губы были толстыми и влажными, а рот приоткрыт. Чем больше он говорил о событии, тем яснее ему становилось, что это был мужчина, гомосексуалист (годом раньше пациент рассказывал это как мимолетное воспоминание безо всяких деталей).

Было ясно, что пациент повторно проживает в своем трансферентном отношении ко мне этот гомосексуальный опыт своего подросткового периода. Триггером, который стимулировал возвращение этого события, было его видение моих толстых, влажных губ. Я помог ему работать с этим материалом, показав, что могу говорить о себе как о сладострастном и похотливом отталкивающем старике с толстыми и влажными губами. Робость с моей стороны привела бы к увеличению его собственной тревоги. Возмущение или даже просто молчание было бы воспринято как укор.