Техника игры в блинчики

— Доктор Хосе Антонио Берганса, к вашим услугам, — представился высокий седой мужчина в круглых очках, учтиво — на старорежимный лад — поклонившись Татьяне. Похоже, французским языком он владел "совсем немного", так что услуги переводчика лишними не оказались.

— Профессор Берганса — главный врач госпиталя, — объяснил переводчик.

— А это мой заместитель по хозяйственной части дон Энрике Бестейро, — продолжил главврач, представив спутника.

"Дон, а не товарищ", — отметила Таня, улыбаясь встречающим и выискивая глазами знакомую головку Кайзерины — бронза, густое красное вино и темный горный мед.

— Очень приятно, Виктория Фар, — вежливо сказала она вслух.

"А вдруг ее остригли? Вот ужас-то!"

Между тем, оба мужчины улыбнулись — кто же не знает диву Викторию. Кинопередвижка от фронтовой агитбригады приезжает в госпиталь каждую неделю.

Переговариваясь между собой и вообще производя, на взгляд Тани, слишком много шума, подтянулись оркестранты из остановившегося в отдалении автобуса.

— Вы как раз после обеда, начал хозяйственник, — не хотите ли перекусить?

— О нет, — откликнулась Татьяна, — если можно, воды и кофе и что-нибудь сладкое, но легкое: печенье или бисквиты. Музыканты, знаете ли, как животные в цирке: хорошо работают только на пустой желудок!

Все засмеялись.

— Сделаем, — сказал дон Энрике.

"Или мне следует называть его товарищем?"

- А где вы предполагаете, состоится мое выступление? — спросила Татьяна.

— На втором дворе, — "компаньеро" Бестейро сделал неопределённый жест рукой куда-то назад и в сторону. — Мы там устроили помост и подготовили… эээ… сидячие места для пациентов, то есть для зрителей, разумеется…

Он смешался.

— Хорошо, — кивнула Татьяна и, повернувшись к Виктору, сделала "страшные глаза":

— Месье Поль посмотрите, пожалуйста, что там и как. А мне бы умыться с дороги, — улыбнулась она главврачу и его заместителю.

— Пройдемте со мной, сеньорита, — предложил Берганса, сопроводив слова приглашающим жестом. — И, господа оркестранты, прошу вас.

* * *

Между тем, Федорчук с "хозяйственником" прошли во внутренний двор — уже третий, если считать еще и хозяйственный, но богатые люди везде — и в Испании тоже — живут на широкую ногу. И эта просторная, как дворец каких-нибудь французских герцогов, асьенда исключением не являлась. Виктор окинул взглядом патио, окруженный двумя уровнями галерей, удовлетворенно кивнул, и повернулся к сеньору Бестейро:

— Ну, что ж, неплохо.

И в самом деле, все оказалось исполнено просто, но с умом. Невысокую сцену сложили из плотно сдвинутых, поставленных друг на друга — в два слоя — ящиков. Судя по размеру, окраске и маркировке, ящики были из-под артиллерийских снарядов крупного калибра. "Сидячие места" — тоже устроили из ящиков, причем в передних рядах использовали небольшие, а в дальних — побольше. Ну, и стулья на галереях второго этажа, — для тех, кто не может спуститься вниз…

— Гм… — начал Федорчук, — а куда мы посадим оркестр?

— Карамба! — выругался хозяйственник. — Совершенно не подумал! Сейчас принесем из столовой стулья. Сколько человек в оркестре? Я, простите сеньор, не запомнил, двенадцать или тринадцать?

— Двенадцать, — ответил Федорчук. — И еще, в нижней галерее, за "сценой", — поставьте, если можно, какую-нибудь ширму, что ли, столик и два-три стула… И попросите принести сюда кофе, и, если можно, сока — это для Виктории.

— Сделаем! — живо откликнулся Бестейро.

"Похоже это его любимое словечко. Хороший завхоз!" — решил Виктор и поощряющее улыбнулся.

— И, да… — добавил он, увидев на противоположной стороне двора, в тени галереи знакомое лицо, — еще пепельницу, пожалуйста.

— Пепельницу? — поднял брови сеньор Бестейро.

— Да, — кивнул Федорчук, сердце которого, "сорвавшись с цепи", уже летело к покуривающей в теньке женщине. — Вообще-то, — сказал он, преодолевая нетерпение, — певицам курить вредно, но мадемуазель Фар иногда… Ну, вы понимаете? — улыбнулся он через силу. — А я, — и вовсе не певица… Извините!

И он опрометью бросился через двор.

7. Кайзерина Альбедиль-Николова, Эль-Эспинар, Испанская республика, 21 января 1937 года, 12.50

"Райк! О, господи!" — она так и не научилась называть этого человека Виктором. Виктор — это какой-то незнакомый ей украинский мужик, родом то ли из Питера, то ли из Киева… А Раймонд, Райк, Мундль, как сказали бы в ее родной Австрии, это был более чем друг. Как ни странно, его она понимала и принимала даже с большей легкостью, чем новую "инкарнацию" старой подруги.

— Мундль! — выдохнула она, оказавшись в его объятиях. И хрен бы с ней, с болью, ударившей в плечо от неосторожного движения сильных мужских рук.

— Мундль!

— Кисси! Золотко!

— Сеньор! Сеньорита! — дон Энрике явно чувствовал себя не в своей тарелке, и, разумеется, он был потрясен, обнаружив, что одна из пациенток госпиталя так бурно "здоровается" со спутником дивы Виктории и, вроде, не просто спутником.

"Провались ты к дьяволу в пекло!"

Но если уж пошла "непруха", так по полной программе.