Куда в более выгодном положении был независимый Новгород, чья художественная жизнь во второй половине XIV в. намного опережала Москву по объему каменного строительства и, соответственно, размаху монументальных живописных работ. В связи с нашим интересом к судьбе неконтрастного санкирного приема, построенного на сочетании сближенных по тону охр в прокладочных и моделирующих слоях, стоит обратить внимание на то, что новгородская стенопись последней трети XIV в., особенно памятники Феофановского плана (ц. Успения на Волотовом поле (60–80-е гг. XIV в.), ц. Федора Стратилата «на ручью» (70-е гг. XIV в.), ц. Спаса Преображения на Ильине-улице (1378), дают его многочисленные примеры, в то время как в постфеофановский период, с 80-х гг., картина меняется в сторону большего разнообразия приемов. Обычно колориту стенописи нижних регистров центрального объема в ц. Спаса Преображения на Ильине (1378) с желтыми охристыми прокладками в «личном письме» не принято придавать большого значения, поскольку, как правило, анализ живописного стиля памятника, по традиции, строится на зрительно доминирующей красно-коричневой гамме росписей купола и Троицкого придела. Однако интенсивно ведущиеся на протяжении последнего десятилетия реставрационные работы по восстановлению росписей церкви Успени я на Волотовом поле (60–80-е гг. XIV в.), в желтой охристой гамме неконтрастным приемом, а также близость с ними большей части росписей ц. Федора Стратилата «на ручью» (70-е гг. XIV в.) показывают преобладание этого приема и большую значимость желтых охр в колорите основных новгородских памятников последней четверти XIV в. Возможно, на этом фоне стоит говорить о реальных путях освоения Андреем Рублевым традиций неконтрастной живописи с желтыми охристыми прокладками, которые, в частности, ему мог открыть Феофан Грек при совместных работах в Московском Кремле в 1405 г.
Стоит обратить внимание на то, что в новгородской живописи постфеофановского периода, т. е. в последние десятилетия XIV в., в таких памятниках, как росписи церкви Спаса Преображения на Ковалеве (1380), росписи церкви Рождества Христова на Красном поле («на кладбище») (после 1380 г.), в колорите личного письма можно отметить многочисленные и притом самые разные в пределах одного памятника цвета подкладок-санкирей, от темно-серых до зеленых, от желтых до вишневых, и соответственно сочетание нескольких приемов, как контрастного, так и неконтрастного санкирного. Как правило, художественно-образную систему Рождественской церкви, приемы которой нередко называют «иконописными», справедливо сравнивают с созвучными процессами, определившими творческие поиски московских мастеров рублевского круга[181]. А один из самых верных поклонников творческого дарования Даниила, С. С. Чураков, признавал в ее стенописи именно его руку[182].
Разнообразие живописных средств в московской иконописи и миниатюре на рубеже XIV–XV вв. не знает себе равных. Вероятно, оно адекватно пестрому составу мастеров, обретавшихся, согласно летописи, на Москве. Каждый из них мог быть носителем если не собственных приемов, то по крайней мере живописной манеры. Живопись личного, как правило, была многоцветной, решенной в зеленоватой, зеленовато-желтой, оливково-серой, вишнево-коричневатой, желтовато-бежевой гамме. Многофигурные иконные ансамбли типа Благовещенского, Высоцкого или Звенигородского деисусных чинов демонстрируют смену колорита санкирей от иконы к иконе. Она диктовалась выбором различных приемов: контрастных и неконтрастных санкирных; без дополнительных притенений и с ними, с двойной либо с одинарной системой теплых и холодных теней. В смесях с желтой охрой, колорит которой перестал быть доминирующим, художниками используются самые разнообразные пигменты: зеленые, синие, красно-коричневые, черные. На их фоне новгородское искусство предшествующих десятилетий, связанное с гением Феофана, выглядит более однородным, пронизанным одной творческой волей. Однако, если вдуматься, то же впечатление остается и от стенописей 14 08 г., созданных в едином ключе. Они кажутся на удивление традиционными, аскетически сдержанными, неброскими, как будто мастера достигли здесь высшей свободы, отказавшись от очевидной художественной маэстрии. В то же время роспись 140 8 г. является достаточно самобытной, оригинальной, отразившей дарование особой художественной личности, взявшей на себя роль главного мастера, в замысле колорита, что повлияло на выбор единого приема, по крайней мере в тех частях ансамбля, которые сохранились до настоящего времени.