Технология власти

При любом ответе на этот вопрос надо принять во внимание исторический опыт: новая форма правления, как правило, появляется в результате революции снизу, как исключение — в результате революции сверху. Административные и хозяйственные реформы лишь модернизуют существующий режим, но не меняют его природы. Единственный тип реформ, который может оказаться в перспективе смертельным для тоталитарного режима — это допущение свободы духовного творчества. Вот как раз этой реформы Кремль категорически не желает дать стране. Однако одно дело — субъективная воля Кремля ("субъективизм" и "волюнтаризм"!), но другое дело — его объективные возможности и объективные условия. Если взять только один данный вопрос — вопрос о духовных свободах, то партаппаратчиков до конца поддерживает из "социально-деловых групп" только чекистский корпус, а ученая корпорация, техническая интеллигенция и творческая интеллигенция добиваются этих свобод, тогда как позиция групп (генералитет, хозяйственная бюрократия, советская бюрократия) более или менее нейтральна. Но, как указывалось выше, проблема самим советским развитием поставлена шире, чем частный, хотя и исключительно важный вопрос о духовных свободах: либо идти по старому, испытанному, до сих пор успешному пути диктатуры иерархии партаппаратчиков, либо, учитывая сложившиеся объективные условия, признать необходимость и неизбежность соучастия во власти представителей всех "социально-деловых групп".

Партаппарат, игнорирующий или саботирующий такое развитие, лишь провоцирующе действует на рост центробежных плюралистических сил. Это именно и ставит по-новому ту судьбоносную проблему, которая совершенно отсутствовала при личной диктатуре, проблему отношений между партаппаратом и партией, с одной стороны, между партией и государством, с другой. При личной диктатуре эти отношения ясны и просты. Диктатор управляет партаппаратом, партаппарат управляет партией, а партия — государством. Советское государство было превращено (скажем это" пользуясь терминологией "Коммунистического манифеста") просто в технический комитет, заведующий делами партии. "Социально-деловые группы", борясь за свое равноправие с партбюрократией в партии и полноправие в сфере своих действий в государстве, борются в то же самое время и за эмансипацию советского государства. Они хотят вернуть государству — государственное, партии — партийное. Странность положения заключается еще в том, что, согласно основному закону КПСС ("Устав КПСС"), партаппарат — лишь исполнительный орган партии, точно так же, как согласно основному закону советского государства ("Конституция СССР"), высшая законодательная власть в СССР принадлежит не партаппарату, даже не партии, а Верховному Совету СССР, формально избираемому всем народом. Отсюда вытекает, что стремления и чаяния "социально-деловых групп" не только вызываются социально-политическим развитием в партии и государстве, но они и вполне легальны, так как опираются на существующие основные законы.

В числе причин, способствующих общему развитию в таком направлении, надо указать еще на продолжающийся структурный кризис высшего руководства. После разоблачения методов "культа личности" Сталина и "волюнтаризма" Хрущева Кремль ввел так называемые "ленинские нормы" коллективности в руководстве. Будучи сами по себе весьма серьезной брешью в системе всевластия партаппарата, они означают вместе с тем и первый допуск "социально-деловых групп" к ограниченному и условному соучастию во власти. Однако это создает на самой вершине пирамиды власти совершенно парадоксальное для диктаторского режима положение — безвластие его исполнительной власти. Мы только констатируем фактическое положение, если скажем: генеральный секретарь Брежнев, премьер Косыгин и президент Подгорный, вместе взятые, имеют меньше исполнительной власти, чем президент в США или премьер в Англии.

Западные конституции проводят ясные границы между прерогативами законодательной и исполнительной власти с точным указанием рамок прав и обязанностей глав государств и правительств.