Текст книги doc

Странно это слово – шеломянемь. Похожее на него пла­менем образовано от слова пламень, которое существует и в другом варианте – пламя. С этими близнецами произошла не совсем обычная история. Взяв за начальную форму старо­славянское пламя (по-русски полымя), мы должны были бы склонять: пламем, пламю... (сравните: полымем, полымю). Ес­ли же взято пламень, то падежи – пламенем, пламени... А у нас вышла путаница: именительный одного варианта соединился с остальными падежами другого. Нелогично склоняются время, знамя, племя и тому подобные. Лишь в разговоре звучит «Сколь­ко время?» и у Лермонтова есть «Из пламя и света рождённое слово» (обычно упрекают поэта в безграмотности… но не потому ли, что мало знают: в высоком стиле он употребил старославянскую форму, более торжественную).

Так не написал ли автор поэмы шеломемь? Тогда в стихе создалось бы точное равенство. Возможно, слово показалось переписчику неграмотным, как нам теперь «Сколько время?», и он продемонстрировал свою «культурность».

Сказанное до сих пор вряд ли вызовет сильные возраже­ния. Но два названных стиха ещё раз встречаются в поэме. Только они изменены:

0, Руская земле!

Уже не шеломянемь еси.

Что значит «земля уже не холмом»? Разгладилась? Естес­твенно, не правят на за. Тогда согласно стихосложению надо и здесь поставить шеломемь. Что-то многовато исправлений... Да и неправдоподобна такая описка – не вместо за.

Может быта, не шеломемь верно? В стихе оказывается пять е и три других гласных. Пять и три... Нельзя ли какое-то е заменять иным звуком?

Рассматриваем по порядку. Уже – ужо. Об этом всерьёз говорить не приходится. Шоломемь. Слово шоломя было, и если поэт употреблял себе и собе, приломити и преламати, так по­чему бы ему после ш не произносить то е, то о? Но смысла в стихе всё равно не прибавляется.

Шеломомь? В поэме как раз начинается описание битвы, в которой русичей ожидает поражение. Если бы они находились среди своей земли, то она пришла бы на помощь, защитила. Земля толкуется и как народ (так же, как поле – половцы). Что если понимать так: она уже не шлем, не защита! Тем бо­лее что земля своей выпуклостью, особенно заметной при от­крытом степном горизонте, напоминает шлем. Автор не просто повторил строчки, он чуть-чуть изменил их – и создал замеча­тельный поэтический образ!

Но... грамматика разрешает сказать «земля была не шле­мом», а можно ли сказать, что она «есть не шлемом»? В самом «Слове» похожих конструкций нет. Правда, в нём много срав­нений вроде Гзакъ бежить серымь вълкомь. Кстати, у Маяковского тоже: «Я волком бы выгрыз...» – творительный падеж часто выполняет такую роль, в этом же стихотворении дальше: «Я достаю из широких штанин дубликатом бесценного груза...» (какому-нибудь ревнителю школьных норм оборот мог бы даже показаться слишком смелым: паспорт достают рукой, а не дуб­ликатом). У С.Кирсанова: «Лес окрылён, веером – клён». Мы говорим «пыль столбом» или «пыль стоит столбом» – глагол можно пропустить. Связку есть мы обычно не употребляем, ставя, и то не всегда, вместо неё тире («Я – русский»). А в XII веке она была обязательна.

Так принимать ли сравнение «земля – шлем»?

Если нет, то и выйдет иллюстрация к тому, как далеко заводит арифметика сама по себе. И после всех усилий оста­нется только сказать, как говорят «О боже!» – о, русская земля!

Всего-то буква...

Однажды автору этой книги встретился у В.Астафьева не­правильно, как показалось вначале, употреблённый предлог по-за. Двойные предлоги, кроме некоторых (из-под, из-за) у нас почти забыты, и немудрено было бы ошибиться в их применении. Сказать «по-за» можно, если что-то длинное располагается за чем-то тоже протяжённым или кто-то проходит за ним. У писателя прорубь находится за баней. Но ведь ни про­рубь, ни баня – не длинные предметы! Уж у кого-кого, а у В.Астафьева отыскать языковую неточность – почти заслуга. Я принялся перечитывать предшествовавший текст. И что же? – страницами двумя раньше обнаружилось упоминание: бани тянулись по берегу реки одним сплошным строением, а прорубь представляла собой многометровую щель во льду. Писатель совершенно ясно видел то, о чём говорил, и употребил единственно точный предлог. Кому знакомо удовольствие от изящно решённого уравнения, от правильно взятой ноты, тот поймёт красоту этих всего-то четырёх букв.

Такую же радость случается испытывать, найдя в «Слове о полку Игореве» чуть-чуть неверно скопированное переписчи­ком место и возвратив ему изначальный вид.