Хотя Ирина меня всегда замечает и везде, особенно здесь. Как только войдёт, так сразу и замечает. Либо она, того не подозревая, уже подключилась к всеобщей базе мыслей, витающих над миром, и скачала необходимую информацию на дискету собственного интеллекта.
Мы с Ириной сидим в отдельном кабинетике, таким образом, что друг друга практически не видно. И это очень хорошо. За день обычно перекидываемся парой фраз, кроме ритуальных 'здрасьти, досвиданья, кушать подано'. И это хорошо. Это правильно. Это продумано.
Некоторые ребята любят порассуждать про резонанс. Существуют в природе некоторые странные явления, труднообъяснимые, но очень полезные.
Про резонанс я ничего объяснять не буду, полагаю, что грамотности, преподанной на уровне средней школы вполне достаточно для того, чтобы вспомнить, что такое явление существует, и что оно из себя представляет, хотя бы в общих чертах.
Не буду я также рассуждать про катализатор, детектор, синусоиду, даже про число пи рассуждать не буду, я буду только констатировать наличие, отсутствие или изменение чего бы то ни было.
Я же не претендую на роль учителя, и вовсе не учебник по физике для шестого класса я сейчас пишу, а совсем наоборот, я пишу фантастический роман, происходящее в котором должно противоречить учебнику физики за шестой класс. На первый взгляд.
На второй противоречить не должно, а при внимательном и тщательном рассмотрении ничто ничему вообще противоречить не должно, все внутренние противоречия должны разрешиться, и картина мира должна стать стройной, непротиворечивой и предсказуемой.
Но не такой, как была. Это для того, чтобы чтение не было бессмысленным занятием. И бессистемным. И чтобы вы, прочитав, подумали – вот оно как бывает, оказывается. И наступил резонанс.
Есть у Игоря Николаевича тайная страстишка – любит грешным делом пульку расписать. Со старых, еще студенческих времен, вернее, даже еще и раньше, в школе освоил он эту премудрость, и тогда же еще понял, что он знает, что в прикупе лежит. Или как бы почти знает. Бывают дни, когда появляется это чувство, что ухватил бога за бороду.
Бывает и наоборот. Но он этим никогда не злоупотреблял, играет только по маленькой, только в кругу хороших друзей. Раньше это было типа преферанс по пятницам, сейчас он это делает пореже, пару раз в месяц получается провести вечерок, вернее обычно это на почти сутки затягивается.
До одурения. Кофе, сигареты, малая толика коньячку, бутылка на нос за сутки почти – это и есть малая толика, потому что это не пьётся, а так, дегустируется, пара глотков за кон.
Что именно лежит в прикупе, какие конкретно карты, Игорь не знает, но есть ощущение, его это игра, или не его, и ощущение, надо сказать, практически безошибочное. И расклад. Он и расклад тоже понимает, поэтому в молодости случалось и с каталами на катране побаловаться, и ничего, в штанах ушел, даже с маленьким наваром.
Потому что считать то он умеет, и то, что ребята знали и вкладывали, ему как-то было фиолетово, что ли. Лежит расклад, можно рискнуть, а зачем. Расклад-то сделанный. Да и не в каждую раздачу расклад кладут, так что иногда проходила своя игра.
Но не увлёкся он этим, не засосало, хотя мог бы и безбедно существовать, если бы втянулся, до поры до времени, конечно.
С Родиной у нас весьма своеобразные отношения. Я ее не трогаю, и она меня таки не обижает. Иное с властью. С властьпредержащими мы иногда испытываем друг друга на прочность. Поскольку моратория мы не подписывали, иногда меня прорывает.
Их тоже иногда. А основная причина из того разряда объяснений, когда говорят: это хуже преступления – это ошибка. Чем больше все меняется, тем больше все остается неизменным.
Но, в общем и целом нейтралитет держим. Пока.
Наша власть неподсудна, внеморальна, амбивалентна, персонифицирована. Подобная общая характеристика нашей власти выглядит настолько странно неприглядной, что может вызвать впечатление настоящего абсурда – так не бывает!
По отношению к подвластному населению российская власть является нелегитимной, насильственной и оккупационной.
Вся рота шагает не в ногу, один поручик в ногу, наверное, он шагает под свой барабан.
Но вот здесь, в конторе, как-то так получилось, что с Родиной мы стали как бы заодно. Душа и Родина едины стало. Между этикой и социальной практикой образовалась необозримая пропасть.
Мы не только трогаем друг друга, мы друг друга поддерживаем. Я тут, можно сказать, Родине служу. На казенном коште. Я даже и сам не понял, как во всё это вляпался. Но теперь уже поздно.
Зато с власть предержащими на прочность мы стали испытывать друг друга куда как интенсивнее. И чаще. В смысле мы теперь всё время друг друга на прочность испытываем в бурном всплеске архаичного, необузданного, еще совсем дикого утилитаризма. Хотя они меня совсем не знают.